Меделень

— А теперь моя очередь говорить… Значит, вы друг у друга воровали и подрались… А вот дед Георге возьмет назад пуговицы, раз вы его не слушаетесь. Верно, дед Георге?

Дед Георге оказался под обстрелом трех пар глаз.

— Выходит, так! — вздохнул он, не спуская глаз с Ольгуцы.

— А теперь дайте мне на вас поглядеть!

Пэтру выдохнул. Ионикэ почесал у себя в затылке.

— Значит, вы молчите! Хорошо. Тогда буду говорить я… В каком ты классе, Пэтру?

— Откуда я знаю?

— Не знаешь? Тогда я отдам Ионикэ твои пуговицы. Скажи, Ионикэ, ты в каком классе?

— В четвертом, — поспешил ответить Ионикэ.

— А я будто не в четвертом! — встрепенулся Пэтру.

— Значит, в четвертом, как и я. Хорошо. А теперь я задам вам вопрос: кто сразу ответит, получит пуговицы деда Георге. Поняли?

Мальчики напряглись, словно перед соревнованием по бегу.

— Я готова, Ольгуца, — сообщила Моника, показывая сжатые кулачки.

— Я тоже… Сколько будет пятьдесят три помножить на семьдесят один? Пожалуйста.

Моника, Пэтру и Ионико вытаращили глаза и раскрыли рты, глядя на Ольгуцу. Дед Георге в изумлении покачал головой.

— Единожды три равно трем. Единожды пять равно пяти, — начали считать вслух Пэтру и Ионикэ, повернувшись спиной друг к другу и записывая в воздухе цифры.

— А ты-то сама знаешь, Ольгуца? — шепотом спросила Моника.

— А ты?

— Я не знаю.

— И я тоже.

— Ой, Ольгуца!

— Будто они знают! Вот дураки! Ты посмотри, как они ломают себе голову.

— У меня нет ни доски, ни грифеля! — с горечью сообщил Пэтру.

— Я пойду в деревню и принесу готовый ответ, — вызвался Ионикэ.

— Значит, не знаете! Вы учитесь в четвертом классе и не знаете таблицы умножения. Почему вас не оставили на второй год?

Мальчики слушали ее со страхом и покорностью.

— Значит, только я знаю. Ну-ка, скажите, чьи будут пуговицы?

— … — горько вздохнули они.

— Мои, потому что только я знаю ответ. Моника, давай их сюда.

— И даже платок не отдадите? — робко спросил Ионикэ.

— Отдай ему платок, Моника… А теперь уходите! Ну, чего вы ждете?

— Пошли!

— Пошли!

— Эй, Пэтру, будешь в следующий раз драться?

— Зачем?

— А ты, Ионикэ?

— Эгей! — вздохнул Ионикэ.

— Идите сюда… Да идите же, а то я рассержусь.

Мальчики подошли, понурив головы.

— Ну-ка, протяните руку.

Кулак Пэтру поглотил пуговицы. Ионикэ смотрел на свою долю с таким выражением, словно собирался сказать «прощайте» вместо «добро пожаловать», и переводил взгляд со своей ладони на кулаки Пэтру.

— Моника, дай мне шесть груш.

Моника выбрала груши и, держа их за хвостики, протянула Ольгуце.

— Пэтру, вот тебе две груши, и не давай больше Ионикэ пуговицы, а тебе, Ионикэ, я дам четыре груши, ты таких никогда не пробовал. Положи пока пуговицы, — никто их не возьмет, — и ешь груши… И уймись, не то я рассержусь!

— Благодарите барышню, медведи!

— Целую руку!

— Цел… рку!

— Поцелуйте барышне руку, она ведь вас рассудила.

На руках Богини Правосудия с завалинки дома деда Георге запечатлелся поцелуй подсудимых.

— Моника, дай мне платок!

— Вот. Зачем он тебе?

— У меня руки липкие, — сдержанно улыбнулась Ольгуца, сходя со своего пьедестала.

— Барышня, вон идет за вами Аника.

— Опять Аника!

— Она вас зов…

— Я знаю. Ты зачем пришла?

— Вас зов…

— Я знаю. Пойдем со мной.

Аника вошла в дом следом за Ольгуцей.

— Я потеряла платок. Поищи-ка его. — И Ольгуца захлопнула за собой дверь, оставив Анику внутри. — Повесь замок, дед Георге.

— А когда ее можно выпустить? — развеселился дед Георге.

— Когда мы дойдем до ворот дома.

— Так и сделаем.

— Дед Георге, ты обещал мне напомнить!

— …

— Вот видишь!.. Почему ты не кладешь в табак морковь, как папа?

— Я положу, барышня.

— Положи, дед Георге, морковь вбирает в себя влагу, — серьезно пояснила она.

— Барышни, когда вы опять придете к дедушке?

— Когда ты нас позовешь, дед Георге?

— Я вас зову!

— Тогда мы придем завтра.

— Барышня, я поправил забор! — многозначительно подмигнул дед Георге.

— Свиньи войдут в сад!

— Ну и пусть их! Теперь у дедушки есть качели.

— Барышня Ольгуца, а платка нигде нет, — сообщила Аника, выглядывая из окна.

— Поищи как следует!

С порога барского дома красное и синее платья помахали деду Георге.

— Теперь можешь идти, — улыбнулся дед Георге, выпуская на свободу Анику.

— А где барышни?

— Ищи ветра в поле!

Дед Георге отправился следом за Аникой. Спустились прозрачные сумерки. Первая вечерняя звезда глядела на землю светло и приветливо, подобно той, что воссияла когда-то над яслями в Вифлееме.

Дед Георге обернулся и посмотрел назад. В ворота деревенских домов на закате въезжают обычно телеги, запряженные волами, и входят люди с серпами, мотыгами или топорами.

В ворота дома деда Георге вошла, а потом вышла сказка.

Над домом деда Георге склонился ангел или, быть может, аист.

* * *

— Ну, как было в гостях, Моника?

— Очень хорошо, tante Алис! Жалко, что не было Дэнуца.

III. ГЕРР ДИРЕКТОР

— Мама, ты слышишь? — спросила Ольгуца, жуя сливу.

— Что?

— Прислушайся, мама…

— Цц! Я слышу, как Дэнуц ест арбуз. Дэнуц, так едят только раков, и то если не умеют иначе.