МЕДИАНН №1, 2019

Тревога била в груди погребальным колоколом. За что? Почему? Прошло три дня, а он все лежал, прикованный к постели. Раны гноились. Он шептал лечебные формулы, но все было тщетно. Должно быть, слюна и кровь Змея содержали яд. Или летучие мыши… Они не походили на обычных. Ни одно существо не стало бы жить по соседству со Змеем. Выходит, они помогали ему. А когда Змей был убит, они не метались, обезумев; нет! — они атаковали, метили в лицо, драли кожу… Не важно! Главное — боль, загнивающие раны. Временами Чир впадал в забытье — и он боялся этого. Он боялся, что, пока разум блуждает во тьме, кто-то вонзит нож в его открытую грудь или посыплет тело красным порошком, от которого кожа начнет тлеть, покрываться струпьями; или засунет ему в рот плотоядного жука, и тот будет медленно, день за днем, пожирать его изнутри. Кто-то? Он знал кто. Он помнил его лицо до единой морщины. Десять проведенных вместе лет, казалось, связали их. Чир любил его, он знал всегда: в случае опасности мудрый Маг придет на помощь, ведь Чир — его ученик. И тем глубже был страх. Тем острее была тревога.

За что? Маг сам выбрал его учеником. Он нашел Чира в бесконечном лабиринте базара Девяти Караванов, его — маленького бродягу, выросшего в грязных закоулках каменного ада; его — начинающего воришку. И теперь над Чиром нависла угроза.

Ворон лениво каркнул. Чир застонал.

Комната была убрана древними коврами. Со стен глядели доблестные воины, грациозные девы, величественные львы и вычурные единороги; там вставали замки, здесь шумели леса, пенилось море. Пыль щекотала Чиру ноздри; окруженный коврами, он был один, если не считать старую птицу. Безжизненные лица вызывали печаль: он словно под прицелом их глаз — в самом центре комнаты, прикованный к постели. Кроме птичьей клетки и массивного ложа только камин, и все — вокруг пустота, заполненная призраками. Темные витражи на окнах превращали день в полумрак, ночь — в кромешную тьму. Чир шептал заклятья, чтобы видеть во тьме. Он делал это каждую ночь. Он знал, что может таиться во тьме замка Ор.

Он боялся — все сказано в этих словах.

Чир создал магического охранника — купол, любая опасность в пределах которого должна была проявиться. Но так ли хорош этот «охранник»? Ведь враг (как непривычно называть его так!) намного сильнее Чира.

Маг приносил еду.

Чир презрительно отворачивался.

Борода старика взъерошивалась улыбкой. Так много было в ней: гордость и злоба, хитрая насмешка и ртутное безразличие. А иногда он вел себя так, будто ничего и не было. Старался заговорить, спрашивал о здоровье. Для Чира это было самым страшным из испытаний. В горле вставал ком, глаза влажнели, в груди сочилась рана. И у раны этой было имя — Предательство. Чир не верил. Он не мог простить.

Дни медленно тянулись за днями. Каждое утро в комнату входил Маг, ставил поднос с едой на кровать и исчезал. Чир сбрасывал поднос на пол. Бульон разливался серой лужей по пестрой мозаике, хлеб и мясо казались в нем маленькими островками. Силы покидали Чира, голод сверлил изнутри. К чему упорствовать, если конец будет один? К тому же, магия не обнаруживает отравы в еде. Маг кормит ворона хлебным мякишем, пропитанным телячьей кровью. Если бы я мог проверить еду на птице!.. Чир сдался. Он с нетерпением ждал, когда Маг принесет поднос.

Должно быть, в еде что-то было. Чем иначе объяснить, что болезнь не уходит? Но «охранник» не чувствовал угрозу в воде и хлебе, куске вяленого мяса и дымящийся жидкости с запахом куриного бульона. Как быть? Есть два пути: умереть от истощения и болезни, или позволить медленно убивать себя. Через пару дней «охранник» сработал. Чир коснулся хлеба, и тут же перед глазами вспыхнули разноцветные круги. В ушах зашумело. Чир зашвырнул хлеб в дальний угол, а утром следующего дня увидел, что рядом с хлебом лежит пара дохлых мышей.

Все не так просто. Вряд ли он пойдет на обычное отравление, зная, что я этого жду. Он что-то замышляет. Старик хочет, чтоб я думал, будто могу отразить любой его удар. Нужно быть начеку.

Однажды Маг принес вместе с едой столовый нож. Пока Маг разжигал огонь в камине, Чир, корчась от боли, спрятал его под подушки. Уходя, старик сделал вид, что ничего не заметил. Но юноша знал, как хитра эта бестия.