Не доверяя глазам, мужчина растер лицо. Закричал. Видение не исчезало. Мальчик, с веревкой на шее, обнимал себя и плачущим голосом жаловался:
— Мне холодно… отец… согрей меня…
— Да, Павлос. Да, сынок, согрею, согрею.
Ноги потянули к сыну, который вдруг повернулся к воде и простонал:
— Отееец… он идет ко мне… я боюсь…
Вольник увидел его во второй раз. Снег облеплял чешуйчатый панцирь. Зверь проворно перебирал лапами и решительно стремился к столбу, к Павлосу.
— Отец, помоги! — пытаясь стянуть веревку, стонал мальчик.
Кион принялся молиться, попутно ища глазами, чем можно отпугнуть зверя. И плевать, настоящий тот или нет.
Зверь вдруг повернул к нему голову, и у самых ушей послышалось ядовитое шипение: «Ты не спас сына тогда, не спасешь сейчас!»
Зверь продолжал наступление. До Павлоса ему осталось лишь несколько шагов.
— Сынок, я иду! — кричал Кион, волоча ставшие вдруг ватными ноги.
Зверь оказался быстрее — и вот он раскрыл пасть и вгрызся мальчишке в ноги. Рванув на себя, он потащил бедолагу к озеру.
— Оте… — хрипнул Павлос, хватаясь за веревку, — …моги.
Веревка натянулась. Хрустнули позвонки, разорвались мышцы. Зверь волочил уже безголовое тело. Руки сына плетьми тянулись по снегу. Кион перевел взгляд на голову. Павлос смотрел на озеро, на себя.
— Я верну его… сынок… верну… верну… — в бреду повторял Кион, волочась к озеру.
— Верну.
Он забрался в ледяную воду и стал колотить по ней кулаками.
— Покажись! Покажись! Покажись!
Но зверь не показался.
Бил жар, горло резала боль. Под блинами шкур тело обливалось потом как в бане. У очага горбился староста. Он убрал с огня горшок и перелил в чашу. Подал вольнику:
— Выпей.
Кион послушно проглотил обжигающее, густое.
— Радим нашел тебя на берегу, — сообщил Таислав. — Закоченел совсем.
— Зачем. — слова давались с трудом, — помогаешь?
— Как не помогать? Люди же.
Кион не находил ответа, почему староста ослушался своего бога. Их бог желал ему смерти, заманил в стужу. Впрочем, какая могла быть воля у подводного гада? Видимо, на то замысел истинного — его — Бога, решил Кион.
— Отлежись, а после вернешься к охоте. Если пожелаешь, — сказал староста.
Отвары помогали. День за днем вольник шел на поправку. В караулку к нему захаживал Радим. Однажды юнец завел колючий разговор.
— Ты много убил богов? — спросил он, стругая лучину.
Кион покосился на него, обдумывая, стоит ли отвечать.
— Не считал.
— Больше, чем пальцев?
— Каких пальцев?
— На руках и ногах.
— Не знаю.
Воцарилось молчание.
— Больше, — не выдержал охотник.
— Они тоже жили в озере?
— Не все.
— А где?
Зрачки вольника заметались. Он разом вспомнил каждого обезглавленного зверя.
— Некоторые держат их в домах, — брезгливо выговорил мужчина. — Кормят, полагая, что эти змеиные отродья оберегают их. Невежество — причина того, что люди благоговеют перед склизкими Пенатами. Им и невдомек, что лишь по законам Божьим идет дождь или зреет урожай, а не потому, что накормлен отвратный аспид.
— Какие они, те боги? Такие?
Юнец развел руки на всю длину.
— И такие. И меньше попадались. Как собачонка.
— Зачем ты их тогда убиваешь, если не веришь, что они боги?
Кион отвел глаза. Должен ли он объяснять юнцу, что их бог, выбравшийся когда-то из моря, забрал у него все?
— Так решила Церковь, — только и нашелся он, что ответить. — Я слуга Божий и всего-навсего исполняю Ее веление. Лишь выкорчевав сорняки ереси, можно засеять семена праведности.
Радим хлопал глазами. «Как встреча со мной повлияет на его жизнь?» — подумалось вольнику.
Когда немощь отступила, он начал выбираться наружу. На озере встал лед. Тут и там тянулись вереницы купеческих саней. Оставалось дожидаться весны.
Однажды Кион подозвал старосту и протянул ему увесистый мешочек. Таислав достал одну из монет. На аверсе был образ Христа Пантократора с Евангелием в руках, на реверсе — помазанник Божий басилевс Никифор Второй Фока, которому Богоматерь передавала крест.
— Здесь много, — хмуря брови, проскрипел охотник. — Знаю, ты станешь отказываться. Но я настаиваю, чтобы ты принял. Будем считать это платой за…
Таислав покачивал головой. За что была эта плата? За спасение жизни поборника чужой веры? Или это откуп за предстоящее убийство их хранителя?
— Ты прав, — вымолвил староста. — Я бы не взял их. Но если настаиваешь, то я сохраню их на тяжелые времена.
— Хорошо.
Вольник ощутил успокоение.
Над озером взошло солнце. Люди этих земель полагали, что светило ежедневно рождалось из пасти подводного бога. Его же он проглатывал на закате.
Кион разминался — рассекал секирой морозный воздух. Вдруг опустил оружие.
Неподалеку грудились люди, донеслись их крики. Несколько человек совершали ритмичные взмахи. Охотник заметил еще кое-что, заставившее его поспешить на озеро.
— Не смейте, — стискивая зубы, рычал он на бегу. — Не смейте!
Люди дружно развернулись и глазели на мчащегося странника. Таислав выступил вперед.
— Ты, должно быть, не так понял! — закричал он.
— Отойди! Быстро отойдите от нее! — Вольник пригрозил секирой.
Он подбежал к лошади. Туловище животного было обвязано веревками.