Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

«Вновь прошу вас, — говорит он, — сохранять не только богатство, но и общественное положение, каковые были завоеваны для вас нашими предками и по-прежнему являются значительными, но прежде имели обыкновение возрастать, а ныне начинают снижаться из-за недостатка доблестных мужей, наблюдаемого у нас в нынешнее время; это у нас-то, не привыкших считать их, столь много мы таковых имели, и потому наше могущество было так высоко, что всякому влиятельному человеку говорили: "Ты влиятелен, словно один из Медичи", а наша справедливость была так известна, что всякий раз, когда речь заходила о каком-либо насилии, люди восклицали: "Если бы так поступил один из Медичи, что бы вы сказали?" И тем не менее, при всем нынешнем упадке, наше семейство по-прежнему остается первенствующим по общественному положению, богатству и количеству друзей; и да соблаговолит Господь сохранить ее такой, ибо, хвала Всевышнему, в тот день, когда я пишу эти слова, в нашем роду есть еще около полусотни мужественных людей».

Правда, Фолиньо ди Конте деи Медичи писал эти строки в великую эпоху Республики, то есть в период между Фаринатой дельи Уберти, сделавшегося ее Кориоланом, и Пьетро Каппони, сделавшегося ее Сципионом.

На смену Фолиньо ди Конте, известному своими «Воспоминаниями», пришел Сальвестро деи Медичи, известный своими деяниями. Он родился вскоре после смерти Данте и ребенком играл у подножия звонницы Джотто, величественно выраставшей из земли; он был знаком с Петраркой и Боккаччо, с разрывом в один год ушедшими вслед за Данте; он был современником того самого Колуччо Салутати, одного-единственного письма которого Висконти, по его собственным словам, страшился более, чем тысячи флорентийских конников; он был очевидцем ни с чем не сравнимого заговора чомпи, который все перевернул в Республике, подняв то, что было внизу, и опустив то, что было наверху; он видел как бессудно падали головы Пьеро Альбицци, Якопо Саккетти, Донато Барбадори, Чиприано Манджоне, Джованни Ансельми и Филиппо Строцци, предка того Строцци, которому два века спустя тоже предстояло умереть за Республику; на глазах у него был изгнан Микеле ди Ландо, вырвавший знамя гонфалоньера из его рук; он был наслышан о том, как Джованну Неаполитанскую, его заклятую врагиню, задушили между матрасом и периной в замке Муро; тем не менее он отыскал возможность пройти сквозь все это, не утратив ни своей популярности у ремесленников, ни своего достоинства среди знати. Наказы Фолиньо ди Конте, написанные явно для него, были соблюдены им, и Джованни деи Медичи, вступив в должность гонфалоньера, осознал, что в разгар гражданских смут его род скорее возвысился, нежели пришел в упадок.

Джованни деи Медичи определенно был тем человеком, какой требовался для того, чтобы продолжить это возвышение. Желаете знать, что думал о нем, да и что писал о нем Макиавелли, который, как известно, не был щедр на похвалы? Тогда откройте четвертую книгу его «Истории Флоренции», и вы прочтете там следующее: