Медичи

«Откуда ко мне эта дружба Борджиа? – подумал Лоренцо, оставшись один и в изнеможении опускаясь в кресло. – Мы дружелюбно встречались с ним, но я никогда не думал, что он первый в минуту большой опасности протянет мне руку помощи. Кардинал Родриго не такой человек, чтобы делать что-нибудь даром и без основания, а поддержка, которую он мне предлагает, может быть очень опасной для него… Ну, конечно, он ненавидит графа Джироламо, который держит себя повелителем в Риме и оскорбляет старинных аристократов своей заносчивостью, противился избранию Сикста, хочет вернуть Борджиа прежнее величие и помышляет, вероятно, когда-нибудь надеть тиару. Он мой друг, потому что Джироламо мой враг, и хочет на будущее обеспечить себе мою благодарность. Конечно, это так, а дружба, основанная на общей вражде, пожалуй, самая верная. Его совет разумен, а впоследствии может стать еще более полезным. Во всяком случае, он верит в мою будущность, значит, и мне не надо терять мужества».

Лоренцо позвал лакея и, опираясь на его руку, поднялся к матери.

– Мужайся, сын мой! – сказала донна Лукреция, обнимая его. – В тяжелом испытании все-таки видна рука Божья, спасшая тебя от убийц.

– Я не теряю мужества, матушка, и сделал все, что требовал в эту минуту долг к родине, поэтому прости, что только теперь пришел к тебе.

– Не говори об этом. Нужды отечества важнее матери! А Джулиано, наш бедный Джулиано!.. Он истек кровью под ударами проклятых убийц.

– Господь призвал его! – сказал твердым голосом Лоренцо. – Теперь не время скорбеть и оплакивать умерших. Я предвижу, что нас еще многое ожидает, на что потребуются все мои силы. В Риме не перестанут нас преследовать, то, что произошло, было лишь первым нападением… Но у меня и в Риме нашлись друзья. От тебя, матушка, у меня нет тайн…

И Лоренцо рассказал ей о кардинале Борджиа и передал свой разговор с красавицей Лукрецией. Лицо почтенной матроны приняло суровое выражение.

– Лукреция Фаноцца де Катанеи? – переспросила она, когда он закончил. – Это сестра любовницы кардинала. Такую гостью мне было бы нежелательно принимать у меня в доме.

– Ее сестра Роза Фаноцца, говорят, тайно обвенчалась с кардиналом, – возразил Лоренцо. – Ее дети носят фамилию Борджиа.

– Разве тайный брак кардинала, служителя церкви, не есть преступление? – заметила ему мать.

– Безбрачие священников не догмат веры. Папа его ввел и может опять отменить или позволить исключение из этого правила. Это дело совести кардинала, о котором не нам судить, а Лукреция Фаноцца не ответственна за свою сестру Розу. Если священник решил поднять кинжал на меня, то это, конечно, худшее преступление, чем тайный брак кардинала. Во всяком случае, она явилась другом в минуту несчастья, поэтому я прошу тебя, матушка, поласковее принять ее в нашем доме.

– Ты прав, сын мой, нам нужно оружие для борьбы, а служение отечеству освящает всякое оружие. Я не забываю об этом. Мать того, кто является опорой и надеждой находящегося в опасности отечества, не имеет права раздумывать, если надо спасать родину. Иди, отдыхай, не запускай свою рану, чтобы выступить во всеоружии, когда настанет время.

Лоренцо нагнулся, она поцеловала его в лоб и благословила.

Козимо проводил Лукрецию через длинный коридор в отведенные ей роскошные покои.

– Я сейчас позабочусь о ваших слугах и лошадях, – сказал он, – а донна Кларисса отдаст в ваше распоряжение несколько служанок.

– Моему Пикколо дайте помещение поблизости. Вы знаете ведь, что он ко мне привязан, как собачонка, и умрет, если будет вдали от меня.

Потом она взяла Козимо за руку и посмотрела в глаза, точно хотела проникнуть в душу.

– Мы поклялись в дружбе, когда расстались у Порта-дель-Пополо в Риме. Я твердо помню эту клятву, и если вы не забыли ее, то должны позволить мне высказать вам участие и утешение в том горе, которое разрывает вам сердце.

Он испуганно взглянул на нее и со слезами на глазах сказал глухим голосом:

– Как я могу предаваться моему горю, когда Лоренцо подает мне пример геройского мужества? У тела убитого брата он не забывает свой долг.

– Смерть еще не самое худшее. Гораздо тяжелее разочарование, причиненное изменой.

– Не говорите этого… Я никогда не поверю в измену! – почти сурово вскричал он. – Джованна повиновалась только насилию…

– Разве любовь можно насиловать? – воскликнула она с разгоревшимися глазами. – Маляспини не мог заставить ее повиноваться. Мне жаль разрушать вашу мечту, но правда – лучшее лекарство во всех страданиях. Я никогда не пойму и не поверю, чтобы можно было принудить к измене в любви!

– О Боже, неужели вы правы? Неужели моя жизнь окончательно разбита? – с отчаянием вскричал Козимо.