— Но почему, по какой причине?
— Наверное, им больше по душе сидеть в пивном баре — сказал доктор.
Оказывается, известный ученый почти всегда читал лекции в пустой аудитории. Раньше их слушал один лишь этот доктор. <…> Позднее Бурденко узнал, что в такой же обстановке читают свои лекции и другие профессора. Говорят, что так было даже у знаменитого Рудольфа Вирхова. Бурденко был поражен столь ярко выраженным отсутствием интереса к науке».
В 1909 г. академик И. П. Павлов был оппонентом по диссертации А. А. Богомольца. «По старой традиции оппонент сидит в глубоком кресле спиной к диссертанту и всем своим видом стремится показать свое презрение к нему.
— Вы написали хорошую работу! — говорит Павлов. — Но в ней есть весьма существенный недостаток: отсутствуют протоколы опытов. Почему Вы так кратко изложили собственные исследования?
Диссертант без колебаний отвечает:
— Человеколюбия ради!
От неожиданности, изумления Иван Петрович, забыв традиции, резко поворачивается.
— В моей работе о надпочечниках, — говорит Александр Александрович, — приведено свыше четырехсот литературных источников. Масса времени ушла на чтение растянутых повторений, избитых истин, необоснованных гипотез. И я дал себе слово: из человеколюбия, щадя время, а, следовательно, и жизнь читателя, писать по возможности короче.
— Верно, — соглашается Павлов, — пишут и печатают много чепухи».
В 1926–1946 гг. А. А. Богомолец работал в Москве, в Институте гематологии и переливания крови им. А. А. Богданова. Трансфузиология тогда еще не получила всеобщего признания. Некоторые медики острили: «Богомолец работает в Институте переливания из пустого в порожнее. А у нас нет института для измерения температуры?»
Судьба выдающегося вирусолога, первооткрывателя клещевого энцефалита Льва Александровича, была отмечена двумя посадками (1937 и 1940), двумя Сталинскими премиями и следующими необычными обстоятельствами освобождения из «шарашки» в 1944 г.
К нему в камеру вдруг явился комиссар НКВД 2-го ранга (примерно генерал-полковник), разговаривал вежливо, сказал, что принято решение о его досрочном освобождении. Спросил, куда его отвезти на машине. Зильбер ответил, что к З. В. Ермольевой. Необычность всех этих обстоятельств, как пишет сам Зильбер, объяснялась приблизительно так.
«Утром мать моей жены <
Зильбер не боялся рубить правду о лысенковцах. В частности, о микробиологе Бошьяне выразился так: