Мединститут

– Там нэпростой случай! По УЗИ обнаружено внутрипечёночное расположение желчного пузыря, плюс рубцово-спаечный процесс! Кому довэрить?

– Сами бы и взялись, как заведующий.

– Сам я на рэзекцию ухожу! – вскипел Гаприндашвили. – Там тоже тэхнические трудности ожидаются – пенэтрирующая язва луковицы! А лучше Ломоносова у мэня нэт никого, что б нэ говорили мнэ про него – хирург пэрвоклассный… Вот почему вы сами нэ возмётесь, Аркадий Маркович?

– Я бы непременно сделал это, Гиви Георгиевич, если б не напряжённый учебный график. Гафнер снова заболел, так что у меня сегодня будут две группы с разных циклов. А насчёт Ломоносова всё равно странно – коллектив ему выразил недоверие, и доверять ему внутрипечёночный холецистит, что б он и здесь чего-нибудь натворил…

– Это уже предоставте мнэ решать, как завэдующему!

Оба хирурга уже встали и остановились у дверей кабинета, но всё никак не могли разойтись.

– Как, кстати, тот, огнестрельный? – спросил Самарцев, снимая очки. Нервозность начала проглядываться и в нём. – Со слепым проникающим ранением. Рыбаков. Да. Так как он? – доцент надел очки.

– Тот огнэстрельный, – Гаприндашвили не старался скрыть издевательских ноток, – стабылен, дынамика положительная. Стул был!

– Стул? Самостоятельный или стимулировали?– уцепился Аркадий Маркович.

–Абсалютно самостоятэльный! Тэмпературы нэт, встаёт, ходит, живот спокоен…

– То есть вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что дынамика положителная. Нэ более.

Самарцев ядовито улыбнулся, снова снял очки, повертел их в руках. Потом надел.

– И всё же, Гиви Георгиевич, вполне может быть и несостоятельность анастомоза, и межкишечный абсцесс, и демпинг-синдром. Стул ещё ни о чём не говорит… Благополучный исход в данном случае я отношу к категории чистой фантастики.

– Завтра будет абход Тыхомирова, вот и посмотрим. Так, Аркадий Маркович, я прошу прощения, у мэня балной на столе…

VIII

«Работник милиции жалуется на полное бессилие наших законов перед махинаторами и фарцовщиками, валютчиками, делающими свои комбинации в магазине «Берёзка». Он всех их знает по именам и повадкам, знает технику их работы, они, приезжая на своих шикарных машинах, вежливо раскланиваются и улыбаются милиционерам. Но сделать с ними ничего нельзя»

_{(Советская пресса, октябрь 1986 года)}

Время близилось к десяти часам, и ждать Самарцева у Антона больше никакой возможности не было. Он предупредил старосту группы и покинул учебную комнату.

В 12-й палате больная Леонтьева, довольно полная и миловидная женщина 43 лет, бухгалтер с КМЗ, встретила его нетерпеливым и испуганным взглядом.

– Ну что, готовы, Марина Владимировна? – Антон вгляделся в неё проницательно и посмотрел на часы. До назначенного Ломоносовым срока оставалось пятнадцать минут.

– Ой, ты уже по мою душу, Антон? – женщина закатила глаза. – Готова, конечно, готова. Скорей бы уж. Я всю ночь после твоего укола спала, такие хорошие сны видела. А сейчас волнуюсь что-то, чем дальше, тем больше. Страшно…

– Ну, перестаньте, Марина Владимировна. Всё нормально будет. Сейчас я сестру подошлю с премедикацией, и поедем – оперироваться…

Леонтьева шумно выдохнула, раскрыла широко глаза, стиснула щёки ладонями, точно у неё болели зубы, загнанно посмотрела на Антона. У неё уже было три довольно жестоких приступа холецистита, после которых она по месяцу лежала в хирургии. УЗИ выявило несколько камней в желчном пузыре, требовалась операция.

– Но точно Виктор Иванович? Я ведь ни у кого другого не стану, только у него…

– Точно он, точно. Сейчас доедем, ляжем на столик, пока туда-сюда, пока наркоз, он подойдёт. Он же меня и прислал. Сейчас…Что ещё? – нахмурился Булгаков, увидев, как больная таинственно приложила палец к губам и мигнула ему наклониться пониже.

– Ты Ломоносову передай, что всё нормально будет, – еле слышным шёпотом, кося на двух соседок по палате, произнесла Леонтьева. – Деньги, магарыч- мой Гена всё приготовил.

– Ну ещё чего, – недовольно распрямился Антон. Ему стало неприятно, и он этого не скрывал. – Совсем не об этом сейчас думать надо, – он тоже оглянулся на других больных и удержался от дальнейших выражений возмущения. Студент терпеть не мог всяких взяток. Если ему как медбрату во время дежурства что-нибудь совали в карман, всегда требовал «немедленно       забрать», и «чтоб этого больше не было».

Выйдя из палаты, Булгаков прошёл на пост, на котором ночью сидел сам. Теперь там работала постовая дневная медсестра, полненькая шустрая девушка. Она разграфливала большую амбарную книгу, превращая её в журнал для учёта «остродефицитных» медикаментов. В последнее время все лекарства, кроме анальгина и пенициллина, особо учитывались и списывались.