Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании

Следует хотя бы раз представить себе историческое распятие Христа во всех его ужасных подробностях, хотя бы ради того, чтобы понять, как все было на самом деле. Как Его повалили на землю, растянули и пронзили гвоздями руки и ноги, с какою болью Он воздвиг крест, как мучительно висел на воспаленных ранах и вывихнутых суставах, на солнцепеке, в туче насекомых, какая изнурительная жажда терзала Его, как пытка парализовала тело страхом, вызывая застой кровообращения. Впечатление такое, что христиане не осознавали до конца ужасающего воздействия этого образа и что рядом с такой реальностью почти все без исключения их распятия с тонкой резьбой на перекладинах и крестные песнопения (Kreuzeslieder) с сентиментальными душевными излияниями отнюдь не являют потрясенного благоговения, какого заслуживает это событие.

Тот, кто испытает на себе воздействие распятия в его исторической реальности, не сможет в будущем жить так, как раньше. В его жизни как бы произойдет решающее событие, которое вытолкнет его из прежней жизни. Им овладеет чувство, которое можно выразить таю «На этой земле, где с Христом случилось такое, я не могу более искать наивной радости! К человечеству, которое уготовило Христу эту судьбу, у меня может быть только одно отношение стать на Его сторону против человечества! В мире, где возможно столь противное божественности, я могу лишь всеми моими силами трудиться ради нового мира!» Это живое чувство — если мы однажды воистину увидим крестную смерть Христа — будет оживать в нас всякий раз, когда мы подумаем о кресте. Сын Божий, до смерти замученный людьми, — с того дня, когда мы это увидим, мир станет другим!

Иной полагает, что в этом переживании содержится все необходимое и воздействия этого образа уже будет вполне достаточно. Но тогда переживание останется в душевной области, а полного духовного усвоения и прорыва к тому, что некогда случилось, не произойдет. Вот почему такое переживание будет обращено к ощущению нетленной души, что, конечно, сродни христианству, но мало что прибавляет к духовному пониманию мира, и в конечном счете мы окажемся недостаточно крепки перед лицом сил, действующих в наше время. Образ распятого Христа не должен ныне оставаться просто душевным впечатлением, пусть даже и очень глубоким, он должен стать всеохватным мировым переживанием, последним просветлением мира. Лишь это по–настоящему опровергнет и гётевскую эстетическую неприязнь к распятию.

Здесь важно указать, что крест был не просто случайным орудием пытки; в мистериальных воззрениях он был символом материального бытия вообще. Мы поймем это, если вспомним известное место из платоновского «Тимея», где еще проглядывают остатки таких мистериальных представлений. Там говорится о космической душе, крестом облекающей тело космоса. До начала всего современного земного развития, пока существовал один лишь духовный мир, дело обстояло иначе: божественное могло непосредственно присутствовать всюду — как и поныне оно присутствует в духе. Когда же мир был распростерт в четырех пространственных направлениях, для божества это одновременно означало решение распростереться во всем чувственном мире. Мы нарочито говорим здесь о четырех пространственных направлениях, т. е. о двумерном мире, и пока не рассматриваем третье измерение — направление вверх, ибо материя сама по себе склонна срываться с вертикали всякий раз, когда есть возможность растечься по плоскости.