Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании

Важно, однако, как можно выше поднять поставленную перед нами задачу над узколичным и увидеть ее как часть великого мирового целого. На Западе человечество все более и более ориентируется на «хлеб». Люди «зарабатывают на хлеб насущный». «Борются за хлеб насущный». Но это — не «хлеб жизни». Да и внешне хлеб мало–помалу теряет свою питательную ценность из‑за искусственных удобрений, призванных повышать урожайность. Он умирает. На Востоке, напротив, человечество ориентировано на жизнь над землею, жизнь, теряющую связь с хлебом насущным и его задачами, жизнь, достичь которой нередко стремятся и посредством поста, тогда как по земле, которую воспринимают недостаточно серьезно, распространяется голод, о каком мы часто читаем в сообщениях из Индии и других стран Дальнего Востока. Христос ведет нас к жизни, каковая есть хлеб, и к хлебу, каковой есть жизнь. Он зовет нас к «царской трапезе». Мы все живее понимаем, что истинно Христово богослужение не то, где выслушивают слова Христа, как происходит в протестантском богослужении–проповеди, но то, где Христос есть трапеза, причем много более непосредственным образом, нежели словесно. Поскольку Христос есть хлеб, постольку Он благовествуется посредством трапезы. И человекоосвящение не должно просто слушать или просто праздновать, его должно во всех подробностях принимать как пищу души.

Если существует потребность сопрячь медитацию о хлебе жизни с неким образом, то можно представить себе Христа на Леонардовой «Вечере», как Он продолжается и претворяется в хлеб и как, с другой стороны, хлеб вновь возвращается в Него. Этот образ можно затем постоянно обогащать и оживлять другими высказанными здесь мыслями.

Если в словах «Я есмь хлеб жизни» мы смотрим вниз, то вверх мы смотрим во втором «Я семь»: Я есмь свет миру» (Ин., 8: 12). Эти слова тоже «преобразят» наш привычный мир. Именно такая духовная работа над миром необходима, если человеку должно обновиться.

Именно эти слова Христовы о свете могут стать для нас истинным храмом, в котором мы пребудем с великой радостью. Чтобы от чересчур личного христианства вновь прийти к христианству вселенскому, можно вспомнить в духе всех тех, кто когда‑либо молился в храмах света. В ходе канувших тысячелетий наши братья в человечестве молитвенно возносили свои души к свету. Вспомним древних святых риши, которые столетиями учили своих учеников молиться: «Свет великого Солнечного существа, пробуждающий любовь, дарующий жизнь, да воспримем мы в себя, чтобы он помог нашему духу двигаться вперед!» Вспомним царственного Заратустру, привившего персам благоговение перед духовластительным величием златого Солнца. Мы слышим ликующие гимны Солнцу, звучащие в египетских храмах Фив, Мемфиса, Гелиополя.

Можно вспомнить и более поздние эпохи — как в средневековье под сияющим солнцем Италии пришел к тому же настроению Франциск:

Слава тебе, Господи, со всеми твореньями купно,
А прежде с сестрой благородною нашей — Солнцем;
День сотворяет она, и Ты в ней нам сияешь.
Прекрасна она, лучезарна во блеске великом,
Облик явленный Твой, знаменье Твое, о Всевышний!

В туманной Голландии тоскующий по свету Рембрандт разумел свое искусство как поиски чуда света, как жреческое служение свету. На вершине немецкой истории Гете, благоговейно вглядываясь в деяния и страсти света, увидел в цвете откровения элохимов, а в своем последнем исповедании почтил солнце вместе со Христом как самое могучее божественное откровение, какое только дано узреть земному человеку.

Пусть все это пребывает в нас. А затем можно помыслить о первых божественных словах Библии. — «Да будет свет». И о последних словах о новом, грядущем мире: «И не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их!» (Откр., 22: 5).

Поместим меж этими двумя изречениями слова Христовы: «Я свет миру!» Новое «Да будет свет!». Только совсем изнутри, дабы просветить и все внешнее.

Ныне дается и выполняется много медитаций, обращенных к свету. В глубочайшем смысле слова целительно и спасительно вновь обрести себя в существе Христа там, где Он только лишь свет, и в свет проникнуть до той точки, где он есть Христос. Это — главная мысль, объемлющая все частности. Если кто‑либо захочет оживить ее при помощи образа, то можно предложить картины Рембрандта, на которых, и прежде всего в изображении явления в Эммаусе, Рембрандтов Христос все более претворяется в свет. Обогатить этот образ можно, руководясь семью великими чудесами, совершенными Христом на земле согласно Евангелию от Иоанна. Они суть как бы высшие действия света.