Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании

Итак, мы предлагаем следующую медитацию. Между собою и своим ближним мы создаем некую сферу, в которой возжигаем самоотверженность как чистейший свет. И этот свет мы превращаем в Христово «Я есмь». Через эту дверь мы идем к людям, которых любим, — но и к тем, которых не любим. Мы рассматриваем их такими, какими они нам являются, когда мы входим в эту дверь. Происходящее в нас при этом приведет нас и к новой «молитве за ближнего». Мы узнаем, как иные люди «открываются» нам, а другие, напротив, «закрываются», ибо мы думаем о них ошибочно, опрометчиво, под влиянием одного лишь любопытства. Мы обретем совершенно иные критерии оценки и не будем, как раньше, говорить о симпатии и антипатии, о чужом и враждебном, но увидим разные «Я» в их непостижимости и взаимосвязи. Мы начнем понимать изречения вроде такого, принадлежащего Майстеру Экхарту: «Пока ты желаешь добра для себя более, чем для человека, которого ты никогда не видал, ты поистине ни на один миг не заглянул в глубину Божию!» Или слова Христовы: «Люби ближнего твоего, как самого себя», которые можно сказать и чуть иначе: «Люби ближнего твоего, как если бы он был ты сам!» Мы станем воспринимать каждого человека, как Алкивиад воспринимал Сократа: невзрачная оболочка, но внутри живет божество. Мы узнаем на опыте, что нам «отворяет придверник», который иначе бы не отворил. Мы приблизимся к цели человечества, как она дана в Иоанновом Евангелии: «Я в них, и они во Мне, и все они да будут во Мне едино». Мало–помалу для нас все желаннее будет входить к людям через эту дверь, и мы не захотим более идти к людям с другими мыслями — только через эту дверь.

Чтобы ощутить величественное дыхание и этого откровения в мировой истории, бросим взгляд на Восток и на Запад. Мы видим, что на Востоке у человека была дверь к ближнему. «Tat twam asi» — «Ты еси то». Но примечательно, что здесь не хватает «Я». «Это Я!» — говорит Христос, как бы подразумевая: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Вот почему на Востоке приходят к чувству единства, но к такому, что ищет души там, где они изначально и бессознательно еще едины в Боге. Общность, на которую указывает Евангелие от Иоанна, совершенно иного рода. Если в будущем люди будут едины, то это будут уже не души, но различные «Я». И это будет уже не единство, но единение, достижимое только через Христа. На Западе обстоит совершенно иначе. Подобно тому как люди Запада живут в своих домах по возможности отдельно друг от друга, они и в жизни стоят рядом друг с другом обособленно. И даже если там восхищаются демократией, то не как подлинной общностью, но, скорее, как господством большинства единичностей. «Я» по–прежнему склонно утверждать лишь себя самое и только соглашается, что для достижения безраздельного господства ему необходимо убедить других в своих воззрениях. В сущности, здесь нет никакой двери к другому человеку. Она заперта и открывается лишь по звонку, в особых случаях.

Итак, мы видим, что нам предстоит завоевать ради всего человечества, когда Христос говорит, обратясь к Востоку: «Эта дверь есть Мое Я». И к Западу: «Мое Я есть дверь».

Лишь теперь, когда мы поглядели вниз, вверх и наружу, мы подошли к тому, чтобы посмотреть и вовнутрь. «Я есмъ пастырь добрый» (Ин., 10: 11). Это изречение доставляет современному человеку особенные затруднения. Первым делом, пробуя его на вкус, он вспоминает, как звучит оно в расхожих сентиментальных проповедях. «Ибо я овечка Христова». Да и от профессии пастыря он уже очень и очень далек. И агнец в его ощущениях представляется скорее символом беспомощного неразумия и безответности, нежели символом чистоты и покорности. Очень непросто — полностью преодолеть подобные ощущения и вжиться в то чувство, какое пастырь тысячелетиями испытывал к своему стаду, а животные — к пастырю как некому высшему существу. И пастырь трудится ради овец своих, иногда не жалея жизни. Именно это последнее и возвышает Христа в свет. Самая сущность Его ясно выражается в том, что после слов «Я есмь пастырь добрый» и речи нет о каком‑либо водительстве и следовании, но сказано: «пастырь добрый полагает жизнь свою за овец». Профессия, на протяжении неисчислимых веков имевшая огромное значение для человечества и в противоположность воинской профессии воплощавшая мир и благоденствие, возводится здесь в высшую сферу и пребудет там во веки веков.