Эти Pantegni произвели сильное впечатление и пользовались широким распространением; наряду с ними большой популярностью пользовался также краткий учебник врачебного искусства для путешественников Ибн ал Джазара, носивший название «Viaticus»; переводчиком его также является Константин, причем этот небольшой учебник, по-видимому, переведен им до «Pantechne» и частью вошел в их практический отдел. Что касается других его переводов с арабского, то дело идет главным образом о сочинениях Исаака-Иудея по диэтетике, исследованию мочи и лихорадке. Кроме того, Константин подарил Западу целый ряд арабских переработок, а частью и греческих (?) текстов Гиппократа и Галена; в частности им изданы Афоризмы с комментариями к ним Галена, Прогностика, Правила жизни при острых болезнях Гиппократа. Малое врачебное искусство и Терапевтический метод Галена (Tegni и Megategni); все эти сочинения, за исключением последних, более значительных по объему, вместе с латинской переработкой (также Константина) работ Теофила- Филарета о моче и пульсе, в течение веков служили руководствами врачебного искусства, концентрировавшими в себе всю античную медицинскую мудрость, а также служили основой для комментаторской деятельности схоластических учителей высших школ в (40/41) средние века. Это собрание Константиновских переводов древнегреческих и византийских сочинений, под именем Врачебное искусство (Ars medicinae), в Париже было обязательным руководством для преподавания в 13-м и 14-м веках; позже под именем «Articella» еще в течение многих столетий, уже в
Влияние Константиновских переработок арабских, древнеклассических и отдельных византийских сочинений было очень велико; известный французский историк медицины Шарль Даремберг хотел дать внешнее выражение этому значению Константина, предложив соорудить ему памятник в Салерно или на мысе Монте-Кассино, причем в этом сооружении, по его мысли, должен был принять участие Конгресс ученых со всех концов Европы. Наиболее значительно было непосредственное влияние Константина на Салернскую школу. От Константина ведет начало также полное господство одностороннего галенизма в латинской медицине Запада.
Сочинения Константина, писавшиеся в 70 и 80 годах одиннадцатого века в монастыре на вершине Кассино и проникшие оттуда в Салерно, дали повод к совершенно необоснованной легенде о том, будто медицинская школа в Салерно была основана Бенедиктинским монастырем в Кассино. В Салерно уже существовала скромная врачебная школа, известная под своим именем, в то время, когда в монастыре св. Бенедикта, расположенном на горе Кассино более чем в 150 километрах к северу от Салерно, о медицине и других науках еще и не думали. Легенде об основании Салернской школы Кассинским монастырем можно придавать только одно значение: она обязана своим происхождением стремлению разукрасить по возможности воспоминание о том большом влиянии, какое имели труды Константина, написанные им на Монте-Кассино.
До Константина у Пестийского залива врачебным искусством занимались усердно, и методы лечения, переданные классической древностью, постоянно передавались далее ревностным ученикам; но к услугам школы были только немногочисленные латинские отрывочные сочинения, причем некоторые из них вылились в окончательную форму только во времена готов и лангобардов в южной Италии. Теперь со времени Константина ученый мир узнал нечто иное и новое, во много раз превосходившее по полноте учения (41/42) и ясному методическому изложению весь тот учебный материал, которым до сих пор пользовались; этим новым была греческая мудрость, приведенная в систему и упорядоченная выдающимися учеными ислама, изложенная языком, понятным для всех. Ученые стали ревностно черпать из вновь открывшегося источника, и легкая латынь Константина развязала языки и опытным Салернским учителям. Содержание сочинений Константина ежедневно излагалось перед толпой жадных к знанию учеников и повело к возникновению молодого Салернского школьного стиля. Через немного десятилетий в Салерно возникла обширная собственная литература, имевшая преимущественно практический характер; эта литература вначале тесно примыкала к творениям Константина и лишь немного выходила за пределы того круга, который он очертил, причем ее отличительной чертой было то, что она тесно спаивала новое с благоговейно сохраненным старым; в этой литературе, в часто далеких друг от друга вариантах, легко можно заметить происхождение ее из лекций и записей слушателей.