Медицинская академия им. Макоши. Спецкурс

Рядом раздался вой. Женщина в сбившемся платке осела на землю. В глазах бушевало безумие.

Ее тут же подхватили под руки и оттащили в сторонку. Там, у стола, заставленного плошками и горшками, хозяйничали те, кого куратор назвал берегинями. Одна из них что-то старательно переписывала с кусочка бересты, шевеля губами.

Вокруг толпились люди:

— Матушка, глянь, может, жив мой Соловушка?

— А про Ждана сына Желаны тоже — ничего? Ты уж погляди, не откажи…

Берегиня только кивала, не прерывая своего занятия.

А я снова всмотрелась в линии на бересте.

Теперь было ясно, почему некоторые символы показались знакомыми. Такие буквы я видела на фотографиях в учебнике по истории. Похоже, на этом щите вывешивали списки пострадавших.

Плачь, стоны, надежда, горящая в глазах обступивших стол людей, выматывали душу. Захотелось помочь. Хоть чем! Но в медицине я полный ноль, как и в старославянском.

К столу подошла еще одна берегиня, поставила корзинку и исчезла.

Стоп! Я это уже видела! В такие же складывал записи тот врач! Он точно писал на русском!

Так и есть! Кривоватые линии складывались в знакомые буквы. А берегиня просто переводила!

— Я могу помочь?

Толпа отшатнулась. Белый халат, что ли, так подействовал? Берегиня подняла усталый взгляд и обвела раненых.

— Я еще не врач. Ну, не целитель, поэтому там бесполезна. Может, здесь на что сгожусь?

— Может, и сгодишься… — улыбнулась берегиня. — Сможешь вслух прочитать? А я записывать буду. Тяжко ваши письмена разбирать.

Захотелось ответить, что не сложнее, чем их, но вместо этого я послушно вытащила берестяную записку.

— Нет, эти потом. Здесь… — в уголках покрасневших от дыма и усталости глаз, показалась слеза. — Сначала выжившие, легкораненые. Бери отсюда.

— Тихомир из Кузнечной слободы, — буквы скакали, сливались, пришлось вглядываться.

За спиной раздался вскрик. Девчушка, подхватив подол, метнулась в сторону, только украшение на конце длинной косы звякнуло.

Никого это не рассмешило. Люди теперь обступили не берегиню, а меня, вслушиваясь в каждое слово.

Это нервировало. Но у них, может, родные сгорели! Так что потерплю!

— Ёрш, Третьяков сын…

Мужик, нервно теребивший шапку, крякнул и. поклонившись, заспешил туда, где собирались легкораненые.

— Беляна…

Я читала, и народу вокруг становилось все больше. Посыпались вопросы с именами. На любопытных шикали, чтобы они не мешали слушать. Наконец, береста в корзинке закончилась, но принесли еще парочку.

— Отдохни покуда, вон, язык заплетается. Кваску попей… — в руках оказалась глиняная кружка, а берегиня пошла к щиту. Люди кинулись следом, нетерпеливо ожидая, когда она повесит такие важные листочки.

В эти несколько минут я могла оглядеться. Квас пощипывал небо, но хлебный дух не перебивал запах гари. Раненых увозили на подводах, но на их место тут же поступали новые. К счастью, уже не такие «тяжелые», в основном — небольшие ожоги рук и лица.

Люди искали своих и или радовались, или заходились в диком вое. К таким тут же подбегали берегини, поили чем-то, пытались успокоить. И шли дальше.

Врачей, тех, к которым я привыкла в своем мире, было немного. Синие комбинезоны белые халаты мелькали тут и там, пару раз я заметила Павла Семеновича. Увидев меня за столом, он одобрительно кивнул и тут же склонился над очередным раненым. Берегиня рядом с ним полезла в укладку, выполняя распоряжения.

Кирилл и Артем работали самостоятельно. Дашу и Майю найти не получилось, да и времени не было — вернулась моя "начальница".

— А почему берегини? И как вас много.

— И все похожи, да? — она чуть улыбнулась, придвигая мне следующую корзинку, и пояснила: — Потому что оберегаем. Богини мы!

Так. Кажется, у меня крыша едет. Наверное, не стоит пока вопросы задавать. Потом, все потом!

И я уткнулась в бересту, заняв мысли работой и очень удивилась, что корзинка пуста.

— Так закончили, — берегиня складывала последнюю партию записей. — Вывели всех, теперь разве что залетный какой обожжется. Устала, милая?

Я потерла глаза и огляделась.

Раненых действительно было меньше. Кого увезли, кто сам ушел. Издалека доносились причитания. Смотреть в ту сторону не хотелось, именно там собирали всех умерших, но от тонкого воя на одной ноте холодела спина.

— Вот проклятая, — не выдержал кто-то, — Накликала! Приманила жар-птиц!

— Говорят как три дня назад птица Гамаюн подала голос, так и не замолкала, — вздохнула берегиня. — Только не кликала она беду, а предупреждала. Не услышали. Ну, ступай, милая отдохни. А за помощь благодарствую.

И отсюда гонят. Спасибо этому дому, пойдем к другому.

Но теперь я уселась на чурбан с чувством выполненного долга: тоже помогала. Но радости не было: слишком много горя.

— Чего нос повесила? — Павел Семнович уселся прямо на землю. — Устала?

Отвечать не хотелось, ограничилась кивком.

— Ну, ничего, потерпи. Сейчас Яга вернется, и домой.

— Так, пожар же… Какая Яга?

Кирилл, застегивающий укладку, фыркнул:

— Заведующая общежитием. Ты что, так ничего и не поняла?