Медицинская шарага (СИ)

Жене дали елочные игрушки, сказали, чтобы он развесил их на дверях в палаты.

— Все равно что могилу венком украшать, — промолвил я, прикрепляя синий шар на дверь.

Один Женя не развесит игрушки. Преподавательница, которая с нами пошла и которую я не запомнил по имени, настояла на том, чтобы я помог. Сам я не стал возражать, мне не хотелось видеть пациентов. Слишком тяжело смотреть на людей, которые могут в этот же день, час умереть. Через дверную щель я видел, как одногруппники заходили в палату, один из пациентов прикрывал глаза худощавой рукой. Он выглядывает из своего укрытия, видит молодых людей, которым еще жить и жить, и улыбается через боль в сердце. Хоть кто-то поздравляет, не то что семья, — сын, который не захотел быть рядом в тяжелое время, просто взял и отвез старика или мать с глаз долой из сердца вон.

Родители не говорили о хосписе, когда я их спросил об этом, сказали только, что там умирают люди, а умирают они от любой серьезной болезни. Злокачественные опухоли, Паркинсон и все прочее, что смогли вспомнить мама и папа.

С виду — обычная больница, но зайдешь на территорию хосписа, поймешь, что тут главенствует смерть. Она бродит рядом, наблюдает за пациентами, как и медсестры. Только вот в компетенции медичек — облегчать страдание, а запах приближающейся смерти говорит об обратном.

— Слушай, — говорит Женя, — у меня тут лишние украшения, давай повесим внутри палаты, а? А то повесили снаружи, а внутри ни праздника, ни хера.

— Будто шарик на двери облегчит недуг, — сказал я.

— Но праздник в сердце должен быть, ты так не думаешь?

— Я не уверен, что некоторые «жильцы» хосписа доживут до самого праздника. Ладно, идем вешать украшения дальше.

Жене было непривычно находиться в таком месте. Одно дело, когда ты лежишь с какой-то травмой, после чего выйдешь в свет, и совершенно другое лежать сутками на кровать, и после не выйти из здания. Никогда.

Парень представлял себе, как проходит день в хосписе. Он безжизненен так же, как и пациенты. Время, словно застывает, боль не утихает, а пожирает все сильнее, вгрызается клыками и тащит к «терминалу». И только белый свет за окном, бесконечная метель и последующие сумерки дают знать о времени. Еще один день прожит, но что с него взять, что взять с завтрашнего дня, если переживешь ночь?

Стало как-то не по себе. Ты не хочешь смотреть на людей в койках, но смотришь краем глаза. А они просто лежат, кто спит, кто укутан в одеяло и смотрит в точку на стене.

— Подойдите, прошу, — слабо сказала женщина. Она тянула руку в мою сторону. — Мне п-плохо… оч-чень…

— Я могу позвать медсестру, — сказал я, приблизившись к женщине.

— Нет…

Женщина схватила меня за халат. У нее была крепкая хватка, что меня испугало. Смотришь, и вроде слабый человек, а подошел — взял в плен.

— Останьтесь со мной, — молила она, — я не хочу умирать одна. Мои д-дети… Они бросили меня здесь. Я же люблю их…

— Отпустите, прошу, — сказал я, скребя зубами, но не давая места страху, который меня охватил. В груди болело, а глаза наполнялись влагой. — Я приведу медсестру, только отпустите.

— Эй, ты чего так долго? — показался головой Женя из коридора.

— Мне больно! Я не хочу уходить в одиночестве.

— Зову медичку, бегом! — кричу я Жене.

Полноватая медсестра говорит, что пора уходить, идти домой. Для Лени это облегчение, он больше не может здесь находиться. У него есть дела.

Тут Леня замечает, что двух человек из подгруппы нет.

Куда подевались, где пес этот и Вован? Черт, как же ему подходит это имя, смотришь на этого пацана в наушниках, и вылитый Вован!

Женя выбежал в коридор.

— Стой! — кричит ему Леня. — Ты куда так?

— Там, — Женя судорожно трясет рукой в сторону палаты, — блин… найди медичку и тащи ее туда, там, видать, человек помирает!

Болезненное чувство охватило спину. Леня побежал в палату, откуда вышел.

— Там в палате, — говорит он, — человеку плохо… Умирает!

Медсестра проходит через толпу студентов, которые, с округленными глазами, не верят своим ушам, или просто не успели понять, что происходит.

Леня зашел в палату после медсестры. Все тихо. Два студента стоят над мертвым телом. Не знали бы, чтоб женщина умерла, то подумали бы, что пациент просто спит.

Рука болит от крепкой хватки. Женщина ослабила освободила мою руку только под конец.

— Выйдите из палаты, — сказала медсестра.

Я не могу понять, хорошо ли это, — что человек ушел из этого мира, и ему больше не придется страдать. А может, это плохо?..

Я не хотел об этом думать, но я думал. Это только один человек, но в крыле еще с десяток человек, которых ждет та же участь, и этот запах… ничто так не пахнет.

Хоспис — безысходное место, куда мы пришли поздравлять таких же безысходно-больных людей.

Но мне не страшно. Я видел смерть не так давно. И та смерть была страшнее на мой взгляд. Тело лежит на снегу, который скоро растает, руки раскинуты по сторонам, ноги подкошены, словно человек в самом начале упал на колени, а потом на землю; глаза пусты и смотрят в ночное небо.

На улице вонь.

Герда спрашивает:

— Откуда такое амбре?