Медицинская шарага (СИ)

Леня слушал одногруппника, видел, как в его глазах сверкает гнев, его прошлое. Парень говорил сдавленным голосом, будто в горле застрял ком из других слов. В какой-то момент у парня начали слезиться глаза. И только тогда Леня понял, что этот молчун, который держался на расстоянии ото всех, говорил только при крайней необходимости, относился к той группе одиноких. Он завидовал Льву, Жене, всем, кто смог почувствовать любовь к девушке или парню.

— Ты еще не раз будешь терять, запомни это, Леня, — закончил одногруппник.

Одногруппник надел наушники, включил музыку и пошел к выходу из общежития. У Лени болело сердце. Лучше бы была патология, ее хотя бы можно вылечить. Любовь тоже была болезнью, только вот она не слабее, допустим, инфаркта, который может тебя убить. Нежные чувства тоже губили людей, сводили их с ума, заставляли наложить на себя руки. Леня слышал достаточно таких историй, и он делал для себя вывод: он не будет таким никогда…

Когда окулист открыла дверь в кабинет, Леня закатил туда каталку, усадил пожилую пациентку и повез ее в отделение.

Небольшая царапина, а такое чувство, будто ножом прошелся. Я не сразу заметил кровь, думал, фигня, я же в перчатках. Нет. Тут и перчатку новую нужно было брать, и спиртовую салфетку к пальцу приложить. Сполоснул под холодной водой небольшой порез на указательном пальце, выдавил немного крови и приложил салфетку. А это ведь небольшой осколок от ампулы пустил кровь!

— Я не совсем понимаю, — говорю Ларисе (мы были в процедурном кабинете), — что это за дневник по производственной практике. Ты знаешь, Ленок?

Девушка смутилась, сжала губы. Либо это я ей не нравился, либо она всегда сжимала губы, когда хотела ответить.

— Сама не до конца понимаю, — сказала она хриплым голосом. — Знаю, что там придется расписывать то, как мы проходили практику, писать план, какой мы писали еще в первом семестре. Говорят, даже эссе надо.

— Эссе? — удивился я. — Типа сочинение?

— Э, ну ты же должен знать.

Ах да, если я сочиняю, то и с сочинениями и эссе должен быть полный порядок. Только вот это так не работает. По крайней мере со мной. Писать что-то, потому что нужно, это не про меня. Однажды я дал себе волю писать так, как я хотел, но получил нагоняи и две двойки по русскому языку.

— Да, конечно же должен! — улыбнулся я во все зубы. — А сама, ты знаешь, как писать эссе?

— Знаю, как писать сочинения, но только по русскому. Эссе — это, если я не ошибаюсь, собственные мысли по поводу чего-то.

— Хм, похоже, придется перечитать парочку эссе Оруэлла. Читала его «1984»?

— Слышала, но не читала.

В процедурный кабинет зашла молоденькая медсестра. Большие карие глаза, темные волосы, торчащие из-под шапочки, смугловатая кожа. Она подошла к столу, сделала записи в таблице с именами пациентов, кто получил сегодняшнюю дозу лекарств, что нужно будет ввести после обеда. Мы не задерживали тут надолго. Я не знал, что происходит после обеда, видел только, как пациентам вводят «КомплигамВ» внутримышечно (пахучие витамины в виде красной жидкости), как в коридоре они выстраиваются в очередь и сдают кровь на сахар и так далее.

Маленькая группка (я, Алексей, Лариса и Урсула) практиковалась в эндокринологическом отделении. Хорошее было место, ничего сложного не было, но это виденье первокурсника, который является младшим медицинским работником. Если кто-то из нас устроится работать в больницу после первого курса, то ему будет отведена роль младшего помощника или санитара.

— Сколько еще капельниц осталось? — спросила медсестра, Вера.

— Я только что прошелся по палатам, — сказал. — Осталось еще пять. Хотя, стоп, у одного уже должна закончиться. Я пойду — сниму.

Вера кивнула. Мне повезло с медсестрой, которая смотрела за практикой студентов. Как Вера сама говорила, она окончила колледж три года назад, поэтому перед нами была не закаленная, строгая медсестра, на которую посмотришь и поймешь, что ты вовсе не болен, а обычная, взрослая девушка, и при этом очень симпатичная. Она смеялась вместе с нами, говорила, что мы должны делать, и как это делать, чтобы сэкономить время.

Я зашел в палату — там лежали две женщины. Одна с закончившейся капельницей (последняя жидкость из флакона застыла в трубке), другая — пациентка, которой Урсула сняла капельницу минут пятнадцать назад, — лежала и читала Ю Несбё «Полиция». Я подошел к первой, повертел колесико, чтобы раствор перестал идти.

— Вы студент? — спросила женщина. Она была старческого возраста, с бордовыми кудрявыми волосами, дряблой кожей на руках (если бы не игла, я бы не нашел вену на руке), множеством морщин на лице.

— Да, — ответил я, отклеивая пластырь, который фиксировал канюлю и не позволял игле вылезти из вены.

— Второй курс?

— Первый, — я убираю салфетку с места, куда введена игла, кое-как замечаю вену.

— А учитесь… медбрат?

Я вытащил иглу из вены и быстро приложил салфетку на место, заклеил пластырем.

— Фельдшер, — ответил я, вкалывая иглу в капельницу (прозрачный цилиндрик, куда каплями поступает раствор из флакона).

— Спасибо, — сказала женщина, вставая с койки.