Медиум

И вся наша процессия двинулась в сторону разномастных оградок, памятников и могил. Проходя по кладбищу, я заметил, что стал ощущать погребенных здесь мертвых. Та часть моего дара, которая помогала читать эмоции живых, теперь схожим образом реагировала и на мертвецов. Из-за этого заурядная прогулка по погосту для меня превращалась в весьма нервное мероприятие.

Я чувствовал, будто в мою сторону обращены тысячи и тысячи пустых мертвых глазниц. В основном в этих незримых взглядах преобладали безразличие, злоба и тоска, что в очередной раз мне дало понять, что в смерти мало есть чего хорошего.

Но некоторые смотрели на меня выжидающе, словно ждали, будто я отвечу на какие-то вопросы, волнующие их даже в посмертии. И совсем редки были те, кто смотрел на меня в безмолвной мольбе, прося не проходить мимо, а обратиться к ним. Это было странно и жутко. Настолько жутко, что мой сердечный ритм стал выбивать неровную чечетку, бросая тело то в жар, то в холод.

Чтобы скрыть свое состояние, я поглубже натянул капюшон олимпийки на лицо, закрывая глаза настолько, чтоб видеть одну только землю и шагающие впереди меня начищенные ботинки Стрельцова. Он, кстати, после моей небольшой вспышки больше не пытался отпускать никаких комментариев в мой адрес, вообще всячески делал вид, что меня тут нет.

Наконец, спустя десяток минут (интересно, сколько стоит земля на кладбище так близко от центрального входа?) мы подошли к двухметровой черной гранитной стеле, которая стояла на специальном плоском постаменте, что уберегал памятник от последствий оседания земли. На этой стеле было выгравировано изображение красивой женщины, стоящей в полный рост на фоне Петергофа. А может, и Эрмитажа, мне в Питере бывать не приходилось, так что я не совсем ориентируюсь в тамошних достопримечательностях. Женщина кокетливо улыбалась, держа в руках маленький клатч, а под гравировкой скромно значились имя и годы жизни. Всю же остальную поверхность памятника занимала длинная эпитафия, расписанная витиеватым курсивом с настолько затейливыми вензелями, что их даже читать было трудно.

Попросив отойти всех на пару метров, я присел прямо над могилой, опуская руку на землю, но заметив, что Стрельцов даже не подумал шевелиться, повернулся к нему.

— Я что, неясно выразился?

Тот в ответ только фыркнул.

— Я буду стоять там, где посчитаю нужным.

Эх, я бы и рад был махнуть на упрямого козла рукой, оставив его стоять там, где ему приспичило, но не мог. Такой расклад меня не устраивал не из-за природной вредности, а потому что во время пробуждения мертвых случается разное. Сила вообще с трудом проходит сквозь преграды, так что на то, чтобы направить достаточное ее количество через двухметровый слой земли, потребуется очень много усилий. При таких условиях контролировать ее напор совсем непросто, и для собственной безопасности в этот момент лучше никому со мной рядом не находиться. Особенно после того, как вырос мой внутренний запас энергии.

А кроме того, из-за сложностей с контролем Силы нередко получалось и так, что я выпускал ее слишком много. И из-за излишков энергии мертвые начинали царапать свои крышки гроба с такой силой, что звуки доносились даже до поверхности. Как вы понимаете, мне совсем не нужно, чтобы кто-то стоял в этот момент рядом и слышал всю эту мертвецкую возню.

— Нет, ты отойдешь на два метра, — твердо посмотрел я ему в глаза, с трудом подавляя желание плеснуть ему в лицо облаком черного тумана, чтобы он вообще испарился, убегая в страхе, — или я просто развернусь и уйду отсюда.

Стрельцов сверкнул гневным взглядом, но снова не сдвинулся с места.

— Папа, — подключилась Вика, осторожно беря его за руку, — пожалуйста…

Полыхнув целым спектром эмоций от упрямства до раздражения, он все-таки отошел вместе с дочерью и встал чуть позади нее, обняв за плечи. А я успел уловить во время этого перепада эмоций тот короткий миг, когда внутри Стрельцова промелькнуло глубоко запрятанное горе и мрачное сожаление. Надо же, даже не думал, что этот человек способен на такие чувства. Тот, кто готов отдать свою дочь ради каких-то… ладно, не нужно об этом сейчас вспоминать, только настрой собью себе весь.

Когда место для работы освободилось, я продолжил. Выпуская Силу, я не мог не отметить, что манипуляции с ней мне давались куда легче, чем раньше. И ее поток был более стабильным и не таким прерывистым, да даже ощущалась она иначе. Да она даже сквозь почву проходила гораздо легче, нежели раньше. Вот только…

— Это что, какая-то шутка? — Я поднялся, отряхивая ладони от налипшей земли, и вперил угрюмый взгляд в Викторию, требуя объяснений.

— Что? В смысле? Ты о чем? — Она искренне недоумевала, о чем я говорю, тогда я перевел взгляд на Стрельцова, и я понял, что она не в курсе.

— Может, тогда ты, Михаил, хочешь мне что-то рассказать?

— Ты мне «потыкай» еще тут! — возмутился олигарх. — Какого хрена ты вообще здесь устроил? Ты работать будешь или как?!