Медиум (СИ)

— Ты никогда не слышал о Золотой Десятке? — Саныч так натурально удивился, что даже на некоторое время с него слетела извечная маска балагура.

— Что-то не припомню… — я старательно напрягал мозг, но действительно не мог ничего подобного откопать в глубинах своей памяти.

— Это, Сергей, десятка самых влиятельных и авторитетных воров в законе в нашей златоглавой, которая заправляет, навскидку, восьмьюдесятью процентами столичного криминала всевозможного толка. Оставшиеся двадцать — это мелочевка, бытовухи и преступность мигрантов.

— Ни х… чего себе! — От заявленных объемов мне как-то сразу поплохело. — И вся эта чертова десятка на одного бедного меня ополчилась теперь?

— Ну, не вся, а только один из нее. Все-таки, в их среде принято самому решать свои проблемы, не привлекая посторонних помощников. Ущерб имиджу, так сказать.

— Понятно… а скажи, Саныч, как давно у нас воры в законе стали решать вопросы посредством судов, а не братвы и паяльников?

— Хо, Серёжа, давно! Ты уж лихой двадцатый век не вспоминай. Мы же теперь в правовом государстве живем, а это значит, что?

— Что? — Эхом повторил я за Петренко.

— Что любого можно наказать исключительно легальными методами! Нужно только лишь немного раскошелиться.

— Странное у тебя представление о правовом государстве, Саныч…

— Уж какое есть, — хохотнул мой собеседник, — а главное истину отражает.

— Слушай, — озвучил я свою робкую надежду, — так может эта «фигура», что ты встретил, уже и не работает на того главаря? Может, на частную практику, так сказать, перешла.

— Э, нет. Сразу видно, мало ты дел имел с этой братией, не знаешь их порядков. В их среде очень трудно отойти от дел, это тебе не трудовой договор в Макдональдсе расторгнуть. Они либо трудятся «до талого», что называется, либо их убирают. Исключения редки, но они есть. Однако не думаю, что это тот случай.

— Дерьмо… надо же мне было из всей многомиллионной Москвы напороться именно на этих…

— Что было, то было, Серёженька, прими как данное!

— Ой, обнадежил, фаталист одесский! — Иронично фыркнул я. — Давай теперь рассказывай, как ты меня из этого дерьма будешь вытаскивать?

— Да очень просто! Я уже упоминал, что хорошо смазанный механизм крутит свои шестеренки куда быстрее? Так вот, в процессе этого он, зачастую, пропускает некоторые мелкие, но очень важные моменты.

— Ты о процессуальных нарушениях?

— И о них тоже!

— И что, мы можем на этом сыграть и развалить дело?

Петренко не выдержал и рассмеялся.

— Серёжа, ну ты юморист! Ты что, кина заморского пересмотрел? Только там могут показать, как из-за ошибки в протоколе с подсудимых снимают все обвинения. Нет, мой дорогой, наша реальность куда прозаичней, и поэтому нам с тобой нужно сейчас встретиться и хорошенько все обговорить.

— Без проблем. Куда мне подъехать?

— Давай лучше я к тебе. Куда скажешь, туда и приеду. И будь ласков, постарайся раньше времени наши карты не раскрыть.

Даже по голосу было слышно, что Петренко расплылся в улыбке Чеширского кота.

***

В зале суда на моем процессе оказалось весьма многолюдно. Вездесущие журналисты каким-то образом прознали обо всем, и уже пестрели заголовками интернет-издания: «Известный экстрасенс начал перестрелку на парковке», «Московский медиум, вооруженный травматическим пистолетом, устроил бойню средь бела дня» или, мой самый любимый, «Секирин застрелил водителя из-за неправильно припаркованного автомобиля». В общем, отрывались стервятники, как только могли. Вот и сейчас в зале вдоль стен тёрлось, наверное, с десяток представителей от различных СМИ, вооруженных кто чем. Кто с камерами, кто с микрофонами, кто с фотоаппаратами. Снимали не столько меня, сколько пострадавшую сторону — того самого бугая из «Воина», на лице которого все еще виднелись следы от моих кулаков, а сопровождал его щуплый мужичишка в наглаженном костюме.

На правой руке амбала, куда я засадил ему последний патрон из барабана, красовался огромный желтущий синяк, расплывшийся настолько, что даже заползал под рукав, а сорванная резиновой пулей кожа уже покрылась толстой коростой. Выглядело хоть и неприятно, но неопасно для здоровья.

Здоровяк кидал в мою сторону угрюмые взгляды, но я бы не назвал их многообещающими или мстительными. Скорее они были опасливые и настороженные. Попыток заговорить со мной в зале суда он также не предпринимал.

Но вот вошла судья — женщина уже шагнувшая за границы бальзаковского возраста, слегка худощавая, со строгим лицом и огромным начесом, делающим ее голову похожей на чупа-чупс. Все поднялись со своих мест, выказывая уважение, в зале наступила тишина, нарушаемая лишь редкими покашливаниями и шорохом одежды.