Медленное угасание (ЛП)

Это могло бы также дать команде Торчвуда время на расследование, подумала Гвен. В квартире могли быть какие-то улики, которые им могли понадобиться, что-то, что могло бы подсказать, куда ушла Люси. И, конечно, последнее, чего ей хотелось бы – чтобы они с Рисом вернулись домой, легли спать, а потом проснулись и увидели нависающую над ними Люси с безумными глазами, готовую вцепиться им в горло.

Групповой секс такого рода и в самом деле совершенно не интересовал Гвен.

* * *

— Что такой милый парень, как вы, делает в таком месте?

Оуэн засмеялся. Каменные плиты под его скрещенными ногами были холодными, и спина болела от соприкосновения с бронированным стеклом, однако ему почему-то было удивительно комфортно.

— Иногда я задаю себе тот же вопрос. Я думал, что к этому времени уже стану хирургом.

Марианна сидела, прислонившись спиной к стеклу, в своей камере – её поза была зеркальным отражением позы Оуэна. Между их головами было всего несколько дюймов. Он почти чувствовал жар её тела сквозь стекло. Почти.

— Это было вашим главным планом на жизнь? — спросила она.

— Да, я так думал. Семь лет учёбы, и я по-прежнему этого хотел. Год проработал врачом-стажёром в Королевской больнице Кардиффа. А потом раз – и всё это исчезло.

— И вы очутились здесь.

— Ага. — Он посмотрел по сторонам – на крошащиеся кирпичи, на лишайники. На ржавый металл и капающую воду. — Я очутился здесь.

— Так вы работали в Кардиффской больнице, но вы ведь не валлиец, правда? Он засмеялся.

— С чего вы взяли?

— Акцент.

Он замолчал. Задумался.

— Да, я из Ист-Энда. Плейстоу[55]. Городские особнячки, муниципальные микрорайоны и старые пабы. Там можно было слушать игры «Молотобойцев»[56] прямо из дома, из задней спальни. Громкие одобрительные вопли, когда они забивали гол. Громкие стоны, когда что-то шло не так. Я любил лежать там и слушать игры по субботам. И ещё сам себе комментировал.

— А почему вы пошли в медицинский университет?

Хороший вопрос, и о нём он старался не думать слишком часто.

— Большинство моих друзей стали автомобильными механиками и агентами по продаже недвижимости. Я видел всё, что ждёт меня впереди, и не мог с этим смириться. Я хотел делать что-нибудь действительно важное. А потом…

— Продолжайте, — мягко сказала она.

— А потом умер мой отец. Просто ни с того ни с сего. Однажды утром мы нашли его в спальне у стены. На нём была рубашка, трусы и один носок, а второй он всё ещё держал в руке. Он выглядел… он выглядел так, как будто кто-то что-то ему сказал, а он не расслышал и пытался разобраться, что это было. Одна из артерий у него в груди просто разорвалась. Это называется «аневризма аорты». Я посещал все лекции, я видел фотографии в учебниках, и я делал вскрытия трупов людей, которые от этого умерли, но для меня аневризма аорты всегда будет моим отцом, сидящим там, с босой ногой и хмурым лицом.

Его лицо было влажным. Слёзы капали из его глаз и текли по щекам, оставляя за собой холод. Он даже не понял, что плачет. Горе было для него чем-то отдельным, тем, на что реагировало его тело, пока он говорил.

— Я сожалею, — сказала Марианна.

— Вот поэтому я стал врачом.

— Чтобы вы могли спасать таких людей, как ваш отец?

— Нет, — он покачал головой. — Чтобы я мог помешать этому случиться со мной. Некоторое время оба молчали. Потом она сказала:

— Ладно. Расскажите мне о лихорадке провинции Тапанули.

— О чём?

— О лихорадке провинции Тапанули. О том, чем я больна.

На мгновение Оуэну показалось, что каменный пол провалился под ним. Он понятия не имел, о чём она говорит. Потом он вспомнил. Лихорадка провинции Тапанули. Он сказал ей, что она заразилась тропической инфекцией и что её поместили в изолятор.

— О, да, лихорадка провинции Тапанули. В Викторианские времена она была известна под названием «формозская чёрная язва». Она распространена в некоторых небольших регионах… э-э… Южной Америки. Аргентина. Думаю, кто-то в Кардиффе недавно вернулся оттуда после дипломатической поездки или чего-нибудь такого.

— Никогда об этом не слышала.

Неудивительно, учитывая, что он всё это выдумал.

— Это очень редкое заболевание. Как лихорадка Эбола[57]. Никто о нём не знает до тех пор, пока не возникает неожиданная вспышка смертности.

— И это случится со мной? — Она старалась говорить небрежно, но он чувствовал какой-то подвох. — Каков коэффициент смертности? Вы ведь так это называете – «коэффициент смертности»?

Почти невольно его правая рука потянулась, чтобы взять её руку и успокаивающе её сжать, но наткнулась на гладкое, холодное стекло. Спустя мгновение послышался тихий глухой стук, когда что-то ударилось о стекло с другой стороны. Её рука, ищущая его руку.

— Я не дам вам умереть, — сказал он.

— Вы не ответили на вопрос.

— Мы просто не знаем этого. В джунглях…

А в Южной Америке вообще есть джунгли? Или там пампасы? Хотя что вообще такое, чёрт возьми, эти пампасы?

— …В джунглях половина людей, которые подхватывают это заболевание, умирает. Но мы за вами наблюдаем и можем лечить вас антибиотиками и всяким таким. Я не дам вам умереть.