Медленные челюсти демократии

Кончилась дискуссия знаменитых полемистов тем, что в Лондоне в 2000-е годы стал сызнова выходить знаменитый герценовский «Колоколъ». Вот так возродили беспокойную мысль Александра Ивановича, журнал воссоздали, даже «ять» на конце сохранили! Новым издателем стал отечественный эмигрант, спекулянт красным деревом, и стал он печатать в «Колоколе» рекламу антиквариата. Спекулянт выглядел значительно, надувал хомячьи щеки, имел взгляды на процесс либерализации России. Кое-что он взял от демократичного Герцена (прежде всего набатное название), но во многом солидаризировался с цивилизаторскими идеями Тургенева. И лучшие, полемичнейшие перья русской журналистики кинулись обслуживать новый «Колоколъ», бороться плечом к плечу со свободолюбивым спекулянтом за свежие идеи, за прогрессивное мещанство, против злокозненной революции и неприятного социализма. И выходил пестренький глянцевый «Колоколъ», и острили с его страниц верткие мальчики, и гвоздили тоталитаризм, и славили карельскую березу. Так позиции демократа Герцена и либерала Тургенева нашли точку соприкосновения — и наследником обоих оказался краснолицый лондонский спекулянт.

5

Помимо упомянутого румяного лондонского джентльмена нашлись и в России люди, да что там люди — нашлись исторически сложившиеся общественные силы, которые спор демократов с либералами решили навсегда. В сущности, для чего же этот нескончаемый спор либерализма с демократией? Государство, сменившее несчастный Советский Союз, учло опыт погибшей державы — либералам и демократам дают высказываться открыто, а ссориться не дают.

Ведь понятно же, что сегодняшний демократ не хочет революций, а сегодняшний либерал готов мириться с голодом в Африке, поскольку программа «Нефть в обмен на продовольствие» в Африке не работает — там нефти нет. Они оба (демократ и либерал) прежде всего реалисты.

Демократизм в гомеопатических дозах, либерализм в специально огороженных местах, разумная заинтересованность в движении денежных потоков — вот и складывается новая идеология, назовите ее хоть «либерально-демократической», хоть «демократически-либеральной».

Некогда Герцен уже описывал этот переход от либерализма к сервильности, к служилому состоянию. А преданная служба, она заводит далеко. Искренний либерал, мягчайший по натуре хомяк, постепенно доходит до того, что оправдывает угнетение тех самых рабочих, которых он некогда возмечтал освободить, оправдывает все то, что некогда вызывало его гнев, — но ведь сегодня угнетение, унижение, оброки, налоги, убийства — сегодня все это делается с прогрессивной точки зрения, во имя цивилизаторских идеалов.

Это уже случалось с либерализмом не раз, Герцен описал нравственную эволюцию либерализма подробно — попробуйте подставить в его рассказ современные факты, диагноз останется тот же. Я приведу развернутую цитату из Герцена, снабдив ее комментариями из нашей, современной истории.

Герцен:«Либералы всех стран, со времен Реформации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастных, во имя страданий притесненного, во имя голода неимущего».

Наше время:Российские интеллигенты, либералы в душе, звали народ свой на свержение коммунистического ига, опостылевшего тоталитаризма. Российские говоруны солидаризировались с либералами всех стран во имя тех несчастных, коих тоталитаризм довел до лагерей. В либеральных призывах поминали обездоленных крестьян, которых сажали за украденный с поля колосок, рабочих, которых гробили на трехсменной работе в шахте, бесправных тружеников, привязанных пропиской к одному месту жилья и работы. Поминали ущемленные нацменьшинства, солдат, гибнущих по прихоти партийных фанатиков. Поминали униженную колхозами деревню и отсталую промышленность. Ведь не за себя одного — но за весь угнетенный народ русский страдает румяный либерал. Чего бы стоили либеральные аргументы, если бы они не опирались на нужды многих миллионов.

Герцен:«Они (либералы. — М. К.)радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись, наконец, что перешли собственные желания».