Медленные челюсти демократии

Романтикам выпало играть роль мясников, прагматикам и спекулянтам - роль бескорыстных мечтателей, рабам и крепостным - роль свободных людей. Студенты немецких университетов душили в газовых печах детей, британские банкиры из Сити представлялись филантропами, американские империалисты сыграли роль борцов за свободу народов, крепостные крестьяне Поволжья салютовали штандартами поверженного врага. Каждый из участников драмы представился кем-то иным, не самим собой. Когда это английский колонизатор сражался за свободу чужого народа? Разве можно вообразить себе, что Черчилль, в молодости подавлявший независимость буров, вдруг решил биться за независимость кого бы то ни было в принципе? Когда американский империалист делился с революционером?

Странность исчезнет, стоит понять, что слова «колонизатор», «империалист», «революционер» имеют совершенно иное значение в демократическом обществе; они теряют свой первоначальный смысл, существуют в иной логике. Взятые из словаря восемнадцатого века, эти слова в реальности двадцатого не описывают ничего внятного. В новой логике английский колониалист и финансовый воротила выступают гарантами слабого и нищего рабочего, они защищают его от посягательств другого колониалиста. Если они завтра данного рабочего съедят без соли, то это не опровергнет их благодеяний. В данной логике понятие «демократ» не означает революционера - демократ, это тот, кто за строгий порядок. И народ, мечущийся между невнятными определениями своих вожатых, в толк не возьмет: кто же, собственно, собирается повысить ему зарплату? Демократы? Капиталисты? Националисты? Никто не собирается - народ имеет к демократии отношение служебное.

Эти перевернутые роли есть следствие перевода войны империалистической - в войну гражданскую, а затем войны гражданской - в управляемую народную войну.

Гражданская война - это то состояние мира, которого добивался Ленин и которое Сталин, Черчилль и Гитлер совместными усилиями уничтожили. Исходя из этого, я не могу принять (несмотря на обаяние формулировки) концепцию Эрнста Нольте о длительной европейской гражданской войне. Вернее сказать, гражданская война как фаза мутации общества, несомненно, присутствовала, затем войну перевели в иное качество, более перспективное. Перевести войну империалистическую в войну гражданскую - это было революционное требование десятых годов. Надо было сделать так, чтобы два воюющих меж собой крестьянина увидели, что враг на самом деле общий - не участвующий в схватке буржуй. Это сознание привело к остановке монархической войны, к делению нации на враждебные классы, к братоубийственной резне в России, созданию враждебных правительствам интернационалов трудящихся и т. д. Но чтобы мировая империя уцелела, да еще к тому же выстроилась на новых условиях, следовало произвести два следующих шага. Войну гражданскую надо было перевести в войну народную, а войну народную - в войну новой империи. Так только можно было добиться нового передела мира, появления новых классов, нового - более мощного - финансирования власти, новых поборов с провинций. Гражданские войны - история Рима описывает их подробно - и вели к Империи. Так случилось и в наше время, но переход к основной задаче занял несколько стадий. Новым, ключевым для новой истории процессом, стала война народная.

Термин «народная война» использовался не только в России, он описывал состояние дел в любой стране того времени: сражались не только армии, но народы. Скажем, в 1812 году, по выражению Толстого, Россия применила против регулярной армии Наполеона ненормальное по тем временам оружие - «дубину народной войны», потому и победила. Но во Второй мировой «дубиной» пользовались все - немецкие мальчишки обороняли Зееловские высоты, народное ополчение защищало Москву, Черчилль призвал защищать каждый дом, Кодряну готовил школьников в партизаны. Мысль о дуэли армий отсутствовала в принципе. Соответственно и поражение терпела не одна лишь армия.