Медленный яд

Поддубный перехватывает мою руку, целуя, и легко встает с дивана, на котором мы уснули полтора часа назад. Не стесняясь, идет в ванную, абсолютно голый, а я понимаю, что улыбаюсь, глядя ему вслед: так естественно он смотрится в моей квартире, точно жил здесь всегда.

Чтобы собраться, мне требуется гораздо больше времени, чем ему. Пока я сушу волосы после душа, Илья натягивает джинсы и устраивается на кухне с моим ноутбуком.

— Значит, моя секретарша — твой осведомитель? — перекрикивая шум фена, спрашивает Поддубный. Я смотрю на него через отражения зеркала и киваю головой:

— Только не вздумай ее за это уволить!

— Да теперь уже поздно. Знал бы, сразу не взял.

— Боишься, что она будет тебя сдавать?

— Боюсь, что уже сдает.

— Катька твой фанат, — улыбаюсь я, — и всегда на твоей стороне.

— Даже так, — Илья отрывается от ноутбука, — значит, поднимем ей зарплату и выпишем премию за преданность делу.

— Так, не увлекайся, — я шутливо тычу в его сторону расческой. Поддубный задумчиво смотрит на меня, и его взгляд, такой мужской, раздевает, проходясь сверху донизу:

— Саша, ты такая красивая.

— Если ты будешь продолжать, мы никогда не выйдем из дома, — теперь я смущаюсь стоять перед ним в одном белье, хватая рубашку и накидывая на плечи.

— Что тоже неплохо. Ладно, у тебя двадцать минут, пока я проверяю почту. Машину уже завел.

Я успеваю даже быстрее. В лифте мы целуемся, как подростки, и прижимаясь к Илье ощущаю, что он снова возбужден. Провожу рукой по молнии на его джинсах, но Поддубный перехватывает руку, качая головой:

— Ты сейчас точно оставишь нас обоих без ужина, — и оттого, с каким выражением мужчина говорит об этом, у меня в очередной раз сбивается дыхание.

Это так странно, когда давно знакомый тебе человек внезапно начинает возбуждать одним только своим присутствием. Сказанными фразами, касанием вскользь, дыханием, щекочущим шею, нечаянным взглядом.

Почему раньше с нами такого не было?

В ресторане Илья выбирает закрытую кабинку, разваливается на диване с мягкими подушками. Пока несут заказ, я пересаживаюсь на его половину, скидываю обувь и забираюсь к нему с ногами.

— Когда ты ушел вчера, я боялась, что больше не появишься, — шепчу ему в ухо. Он притягивает меня ближе, целуя в губы, крепко сжимая в объятиях:

— Все хорошо, Саш.

— Ты заметил?

— Что? — поднимает брови. Не заметил.

— Я теперь не Влади, а Сашка.

Илья хмурится, переваривая услышанное, а потом хмыкает:

— И вправду, Влади, ты теперь Сашка.

Мы неспешно ужинаем, болтая обо всякой ерунде, а после Поддубный складывает руки на столе, отодвигая от себя чашку чая. Меня настораживают его жесты, и я снова начинаю готовиться к худшему.

— Я завтра вечером улетаю в Москву.

Я застываю, сразу пугаясь. Любое расставание с ним кажется теперь трагедией, а Москва и вовсе ассоциируется с Алиной. Я так четко помню их совместную фотографию, которую она обрабатывала в телефоне, точно она была заставкой на моем рабочем столе.

— Надолго?

— До воскресенья. Мы с Матвеевым договорились о встрече, Олега надо вытаскивать.

— Можно это как-то сделать без Федорова?

— Я жду ответа от Скворцова.

Я непонимающе смотрю на него:

— Того самого? «СМУ»?

— Да. Что-то обязательно сработает, надо только быстрее действовать. Ладно, этот вопрос я сам решу, не переживай. Выдержишь без меня до воскресенья?

— Не знаю, — честно признаюсь я. Впереди выходные, которые я не знаю, как занять, а в понедельник уже голосование. Если Поддубный хочет успеть все сделать до этого дня, то у него остается в запасе не так много времени. Это для меня в отсутствие Ильи оно будет тянутся бесконечно долго, а для него пролетит в одно мгновение.

— Мы же увидимся до собрания?

— Конечно, — так уверенно отвечает он, что во мне распрямляется очередная туго сжатая пружинка, — я часов в шесть утра уже буду дома.

Илья достает из кармана ключи и протягивает их мне:

— Если хочешь, можешь дождаться меня там. Адрес знаешь.

Я киваю, сжимая в ладони холодный металл, внезапно ставший драгоценным лично для меня.

Глава 40. Александра

В субботу родители ждут меня на обед.

Почти всю ночь до этого мы переписываемся с Ильей, и под конец сообщения становятся уже такими горячими, что я не могу уснуть до пяти утра.

В одиннадцать просыпаюсь, с трудом открывая глаза, и думаю: может отказаться от визита к ним, сославшись на болезнь?

Но мама ничего не желает слушать:

— Я сварила огромную кастрюлю твоего любимого борща, запекла в рукаве мясо. Не выдумывай, вызови такси.

Выбора не остается.

Родительский дом наполнен такими аппетитными запахами, что едва зайдя внутрь, я ощущаю, как тянет в пустом желудке.

Сестра помогает маме, разливая по тарелкам суп. На лице, наконец, начинает играть румянец, да и в целом она выглядит уже значительно лучше, чем в нашу прошлую встречу. Мне до сих пор неловко говорить с Лизой после ее откровений, да она и сама избегает прямого общения, не отходя от мамы ни на шаг.

По суровому взгляду матушки я понимаю, что и она отмечает странное поведение Лизы, но молчит, привычно поджимая в тонкую линию губы, едва тронутые кирпичного цвета помадой.