Медленный солнечный ветер

— С Дарко все в порядке. Он просто очень устал. Последние десять часов он вел машину без перерыва. — Ей не хотелось упоминать, что эта редкостная сволочь бросила ее одну в самый последний момент, вручив ее жизнь людям в черных комбинезонах. Он буквально обернул ее в подарочную бумагу и перевязал красной лентой, словно подарок на День рождения.

Томо покачал головой.

— Отчаянный парень он, я вам скажу. Уж если чего решит, то ни за что не отступит. Правда мне с ним не часто доводилось общаться — Дарко свойственна некая скрытность, но он непревзойденный боец, поверьте мне на слово.

Непроизвольно вспомнив сцену в вагоне, Димитрия содрогнулась. Да, она знала об этих качествах Дарко не понаслышке. Он всегда знал, чего хотел, и он добивался всего, чего хотел. Этого было вполне достаточно, чтобы сказать, что он не человек — машина, давно похоронившая свои эмоции вместе с погибшей невестой.

— Да уж, — неопределенно ответила Димитрия, дабы случайно не ляпнуть чего лишнего.

— Если наша затея удастся, — продолжал медбрат, — он далеко пойдет.

— А если не удастся?

— Тогда… Мне остается только пожелать ему удачи. Эти тва… Посланцы на раз-два вычислят виновника всей этой заварушки, а также всех тех, кто слышал о ней хотя бы слово.

То, что удача тогда пригодится и ему, медбрат Томо упоминать не стал. В случае поражения всей кампании ему светило не светлое будущее, а лишь свет в конце тоннеля.

— Ты голодна? — оживившись, спросил Томо, снова осознав, что все их разговоры вели к нежелательным темам.

— Еще как, — честно призналась Димитрия.

В здании-яйце ее сначала подвергли поверхностному осмотру: лечили мелкие ранки, осматривали, щупали и просили то дышать, то не дышать по нескольку раз подряд. Всем процессом руководил взявший на себя руководство медбрат Томо. Вскоре над Димитрией сжалились и позволили ей поесть.

Идеально гладкая белоснежная поверхность стола была заполнена самыми разными кушаньями. Большинство из них Димитрии были не знакомы, но девушка не растерялась и тут же нашла какие-то лепешки и запила их водой. Но затем голод все же взял над ней верх, и Димитрия принялась совать в рот все без разбора. Вопросом, а не отравлена ли пища, заниматься было некогда.

А потом — все снова. Обследования, проводки, анализы, вопросы.

— Вы хорошо спите? — Спрашивал какой-нибудь врач-азиат, а Томо переводил.

— Вы чувствуете легкое жжение в глазах, когда смотрите на солнце?

— Вы единственный ребенок в семье?

Димитрия терпеливо отвечала на все вопросы — даже на те, на которые отвечать была и не обязана. Она не смущалась, когда ее спрашивали всякие глупости, а вот медбрат Томо, переводя такие вопросы, едва заметно краснел.

Они измеряли ее рост, вес. Снова подводили провода и задавали каверзные вопросы.

Когда все мучения закончились, уже сгущались сумерки, — это так Томо сказал Димитрии. На самом деле, находясь в Городе, невозможно было определить ни точное время, ни даже время суток. Здесь все время светило солнце (как потом Димитрия узнала — искусственное), а сам остров находился так высоко над поверхностью Земли, что пришлось накрыть его специальным куполом. В открытом космосе люди по-прежнему были все так же уязвимы.

Димитрию переодели. Все тот же злосчастный черный комбинезон, но уже наконец ее размера. Димитрии даже казалось, что он — ее вторая кожа. Эластичная ткань вплотную облегала тело, одновременно позволяя коже дышать.

Димитрию подстригли. Незнакомый мужчина с каменным лицом обрезал длинную косу Димитрии, и мертвые волосы, словно оборванный канат, повалились на гладкий глянцевый пол. Такой же гладкий и такой же глянцевый, как и все, что окружало Димитрию.

Прическа вышла довольно забавной. В последний раз Димитрия носила каре лет пять назад, когда пыталась доказать всему миру, что она вовсе не милая девочка, которую можно трясти за щечки и умиляться ее неземной красоте. Тогда это был знак протеста, сегодня же — суровая необходимость.

Ее лицо в зеркале тоже изменилось. В Городе не имели привычку экономить воду, поэтому Димитрии позволили принять ванну, и теперь она была уже не такая чумазая как прежде.

— А была просто замарашкой, — с воодушевлением констатировал медбрат Томо, но вовремя спохватился. Димитрия же поняла, что он снова хотел сделать ей комплимент, поэтому вежливо улыбнулась.

Зеркало говорило ей о том, что она выросла. Даже с тех пор, как она покинула свою квартирку на Дражской улице. И в ее взгляде появилась какая-то сосредоточенность. Глаза по-прежнему оставались мутными, но теперь в них что-то теплилось. Жизнь?

— А была просто замарашкой, — с каким-то запоздалым эхом повторила Димитрия, уже без всякого интереса продолжая разглядывать себя в зеркале. Она бы назвала себя хорошенькой (да любая уродина назвала бы себя хорошенькой, если бы побывала в душистой пенной ванне), но сейчас это ничего не меняло. И уж тем более не помогало ей вернуть Весну.

— Хотите, я дам вам совет? — Томо положил свои широкие волосатые ладони девушке на плечи и посмотрел на нее через зеркало.