Медная гора

Он проснулся от чьего-то громкого крика:

— Начальство изволит почивать. Будить?

— Конечно, буди!

Но Корнев уже выходил из палатки. Перед ним, подобрав живот, в струнку вытянулся Вася Круглов и с невозмутимой серьезностью отрапортовал:

— Имею честь доложить: лодки готовы к отплытию! — И, неожиданно засмеявшись, продолжал обычным голосом: — Андрей Михайлович, идите поешьте, и можно отчаливать.

Вся деревня высыпала к пристани провожать экспедицию. Когда Корнев подошел к лодкам, толпа невольно расступилась. Все с уважением глядели на крепкого, коренастого человека в высоких болотных сапогах, на его кожаную потертую сумку, на широкие плечи, распиравшие потертую гимнастерку.

— Можно отплывать? — встретил Андрея Михайловича Буров.

Корнев кивнул головой.

Захлебнулась густыми басами и смолкла гармошка. Смех девчат оборвался. Команда «отчаливай!» покрыла гомон толпы. Десятки рук рванулись к веревкам, чтобы отдать концы.

Лодки вздрогнули. Описав широкую дугу, они вытянулись в кильватер и быстро поплыли против течения. Одно время были слышны только глухие удары шестов и мерное журчание воды, вскипающей под носами лодок.

Вслед неслись крики: «Счастливо, товарищи! Удачи вам!»

Лодки между тем одна за другой скрывались за крутой излучиной.

Корнев еще раз оглянулся назад. Он увидел серые избы, утопавшие в густой синеве хвойного леса, желтую полосу берега и на ней пеструю толпу провожающих. В воздухе полоскались разноцветные платки.

Но и последняя лодка уже обогнула полуостров. Теперь с обеих сторон, плотно замыкая реку, теснились высокие сосны, да к берегу подбегал молодой кустарник.

Через полчаса не стало слышно даже собачьего лая. Последняя связь с внешним миром оборвалась на многие месяцы.

ВВЕРХ ПО ВИШЕРЕ

В полдень лодки одна за другой приставали к песчаной отмели. В больших котелках, обтекших жиром, рабочие варили сытный обед, дремали, растянувшись на траве, и, когда солнце склонялось к западу, снова отчаливали от берега.

А когда сизые сумерки обволакивали мачтовый лес, останавливались на ночлег. На высоком, сухом берегу жгли дымные костры, между деревьями натягивали марлевые полога и в ожидании ужина рассказывали страшные и смешные бывальщины.

И так каждый день.

А на берегах расцветала снежная черемуха; белые восковые лепестки, сорванные ветром, кружились над рекой и тихо-тихо падали на воду. На заливных лугах поднимались высокие сочные травы; среди них горели крупные огненные цветы марьина корня, а по утрам распускались голубые точеные колокольчики. Угрюмые хвойные леса, сбегавшие по склонам хребтов, таяли в жарком солнечном мареве, а на вершинах каменных гигантов еще лежал снег.

Лодки жались к берегам. Посредине реки била сильная струя, а на перекатах уже появлялись белые барашки. К этим перекатам, где вода холоднее, стремились стаи крупных хариусов. Нередко какая-нибудь лодка неожиданно останавливалась и один из людей, сидевших в ней, осторожно подводил к борту трепещущую дорожку. Серебряная рыба, опоясав крутую сверкающую дугу, тяжко шлепалась на дно лодки. Шесты снова погружались в воду, и берега снова плыли навстречу.

Но чем выше поднимались лодки, тем уже и уже становилась река. Она пробивала свое русло между крутыми отвесными «камнями», смывала высокие лесистые горы и, не найдя свободного пути, снова терялась между высокими шапками вишерских «камней».

Все короче становились тихие, ленивые плесы. Они сменялись стремительными перекатами и крутыми переборами. Появлялись пороги. Скорость лодок уменьшалась с каждым днем, с каждым часом.

Зверев по вечерам замечал уровень воды, а утром сообщал, что вода опять на несколько сантиметров упала.

— Снег еще в горах не растаял, а подожди три дня — вода в два раза упадет. Поэтому засуха. Как тогда у Тулымского камня пройдем, а? — хмурясь, говорил он Корневу, когда разговор заходил о пути.

— Пройдем как-нибудь, — односложно отвечал Корнев.

Однажды поздно вечером Корнев и Зверев поднялись на вершину горы. С бледно-голубого нёба лился мягкий белый свет, кладя сказочный отпечаток на всю местность. Внизу тускло блестела река. Тихо. Лишь монотонное гудение воды на далеких говорливых переборах доносилось сюда. Но вот Зверев поднял кверху руку, давая знак не шуметь, и прислушался. Прошло несколько минут. Наконец старик переступил с ноги на ногу и повернулся к Корневу:

— Слышь, начальник, верхний порог гудит. К хорошей погоде, значит.

Корневу тоже послышалось далекое неразборчивое гудение. Он развернул карту:

— Это и есть порог Тулымского камня?

— Он самый. Страшный порог. Пять верст длиной. Мало кто его на лодках проходит.

— Нужно пройти. В крайнем случае, лодки волоком потащим, все равно пробьемся.

— В том-то и дело, что волоком нельзя… С одной стороны — камень крутой, стены отвесные, с другой — тайга нехоженая к самой воде подступает.

— Ну, тогда, значит, в лоб возьмем.

— Это бабушка надвое сказала. В прошлый год там душегубку с двумя охотниками перевернуло, так ни душегубки, ни людей не нашли. А ноне вода мелкая, река еще пуще между камней ярится. Боюсь, как бы вертаться не пришлось.