Медная гора

— Знал ты, что человек он темный, что не раз пытался нас со следа сбить… Как же можно было упускать?.. Не на прогулку вышли, а государственное дело делаем.

Все утро прошло в разговорах о таинственном уходе старика. Было высказано немало предположений и догадок.

— Ничего, придем на Медную гору — все выяснится, — сказал Корнев за завтраком.

— При чем тут Медная гора? — пожал плечами Круглов.

— Молод ты еще, Вася, простых вещей не видишь. А раскинь-ка мозгами и поймешь: все вокруг Медной горы вертится. Вся загвоздка в ней.

Завтрак кончился. Корнев позвал Бедокура:

— Ты со мной в маршрут пойдешь вместо Зверева.

— Ладно.

Затем Корнев наметил маршруты Бурова и Васи Круглова, дал задание Угрюмому и через четверть часа вместе с Бедокуром покинул лагерь.

Они прошли несколько километров, лишь изредка перекидываясь короткими замечаниями. Их путь лежал по краю ущелья, крутые склоны которого поросли густым малинником, репьем и крапивой; кой-где, впиваясь корнями в расщелины скал, лепились неприхотливые березы. Внизу сверкала река, расчесывавшая длинные седые гривы между косыми зубцами камней. Мощный гул кипящей воды поднимался со дна ущелья.

Верстах в пяти отсюда возвышалась гряда невысоких отрогов. Корнев остановился, разложил на коленях карту, навел компас на среднюю вершину гряды и вынул из сумки масштабную линейку. Бедокур, любопытствуя, заглядывал через его плечо.

— Так, так… чуть восточнее… все в порядке, — поворачивая компас, твердил Корнев. Наконец он свернул карту и поднялся с камня. — Вот и Медная гора! Сейчас пойдем вдоль ущелья, а потом прямо на ту гряду.

Они медленно продвигались по краю ущелья. Корнев внимательно следил за чередованием пород. Вдруг он заметил на самом дне ущелья выход белой, сверкающей на солнце породы, затерявшейся среди однообразной массы гранита.

— Что, по-твоему, может быть, Бедокур? — спросил Корнев.

— Может, кварц, а может, скарн — кто сверху разберет?

— Придется спуститься.

Корнев уже одолел половину спуска, когда сверху, расшатанные его руками, посыпались мелкие камни. Вначале они катились тонкими маленькими ручейками, но эти ручейки увеличивались с катастрофической быстротой. Вот и большие увесистые камни пришли в движение. Один из них больно ударил Корнева в плечо, другой пролетел рядом с головой. Андрей Михайлович отпрянул назад и, как канатоходец, потерявший равновесие, забалансировал над обрывом. Но в это время еще один камень ударил его по ногам. Корнев не устоял, но, падая, ухватился за ствол низкорослой березки и, смешно болтая ногами, повис в воздухе. Корни деревца не выдержали четырехпудовой тяжести, и Андрей Михайлович вместе с березкой полетел вниз.

Бедокур испуганно вскрикнул и стал торопливо спускаться. Корнева он нашел на небольшой горизонтальной площадке, сплошь заросшей густым малинником. Кусты задержали падение. Андрей Михайлович лежал раскинув руки, лицом вниз, неподвижный, окаменевший; ветер трепал серебристые волосы, а из проломленной головы тонкой струйкой стекала по бледной щеке густая, смолистая кровь. Пятна крови темнели на камнях, на песке, на желтых листьях малины. Бедокур, задыхаясь от быстрого спуска, склонился над Корневым и тихо позвал:

— Андрей Михайлыч!

Корнев не подавал признаков жизни.

Бедокур, задыхаясь, позвал еще раз:

— Андрей Михайлыч! Не слышишь, что ли? Бедокур, не помня себя, обхватил Корнева за плечи, перевернул и начал отчаянно трясти. Корнев слабо застонал. Свинцовые веки приподнялись, и на Бедокура взглянули мутные, безжизненные глаза.

— Это ты… Бедокур… а я… как видишь… того… Бедокур, осторожно взвалив начальника на спину и сгибаясь под тяжестью грузной ноши, пошел вдоль реки, выбирая удобное место для подъема. Когда он поднялся на верх ущелья, порывистый ветер донес до его слуха далекое, почти не различимое тявканье собаки. Он остановился, прислушался, но ветер затих.

— Ишь, куда проводник утопал, — проворчал Бедокур и быстро зашагал к лагерю. Корнев грузно лежал на его спине.

МЕДНАЯ ГОРА

Корнев напряг слух.

Но трава уже перестала шуршать под ногами ушедших. Еще несколько минут он впитывал в себя необычайную глубокую тишину, воцарившуюся в лагере; затем, сморщившись от боли, он чуть приподнял голову и слабо позвал: — Гриша!

В палатку вошел Хромых.

— Евгений Сергеевич ушел?

— Да, Андрей Михайлович.

— В лагере остался ты и еще кто?

— Я и Васильич…

— Ну, хорошо, иди.

Теперь Корнев остался наедине со своими мыслями. Тупая гнетущая боль разливалась по голове, мешала сосредоточиться. Было обидно, что он сам не смог отправиться в последний маршрут на Медную гору. И, может быть, именно потому, что не он, а Буров руководил этим последним маршрутом, Корнева не покидало беспокойство. Он находил десятки ошибок в своих расчетах, старался предугадать оплошности, которые может допустить Буров, и подчас был уверен, что его помощник не откроет медной руды. В глубине души он сознавал, что напрасно тревожит себя пустыми опасениями; но избавиться от них не мог и с тем большим нетерпением ждал возвращения экспедиции в лагерь.