Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

О том, что у Блейка имелась особая агентурная сеть, существовавшая специально для того, чтобы скрывать подлинную агентуру, догадаться было нетрудно: в отличие от немецкой или японской разведки, которые всегда стремились иметь широко разветвленную агентуру, английская секретная служба предпочитала иметь агентов немногочисленных, но проверенных, серьезных и тщательно засекреченных. Тем не менее все, что говорила Янковская, было очень важно; она не только подтверждала мои догадки, но и в какой–то мере могла помочь выявить английскую агентуру в Прибалтике. Нечего и говорить, как это было бы ценно. Правда, эти сведения надо еще будет передать, но я надеялся, что к тому времени, когда я узнаю какие–либо достоверные факты, я налажу необходимые связи… Однако, судя по поведению Янковской, она и мысли не допускала, что я свяжусь с советской разведкой, и меня интересовало, на чем основана эта ее уверенность. Самое лучшее было не играть с ней в этом вопросе в прятки, поэтому я прямо, в лоб и задал ей свой вопрос:

— А почему вы думаете, что, выявив агентуру Интеллидженс сервис, я не передам эти сведения советской разведке?

— А потому, что вы хотите жить, — уверенно ответила Янковская. — Вы не успеете открыть у своих рта, как будете расстреляны.

— Почему? — спросил я, недоумевая. — За такие сведения людей не расстреливают…

— Но вы уже умерли, — нетерпеливо перебила она меня. — Неужели вы не понимаете?

— Нет, не понимаю. Меня не требуется щипнуть за ухо для доказательства того, что я не сплю.

— Но я ущипну вас, — сказала она. — Поедемте.

Со свойственной ей стремительностью она повлекла меня за собой. Мы спустились вниз, сели в машину. Она привезла меня на кладбище. Тот, кто бывал в Риге и не посетил городского кладбища, может считать это своим упущением. Оно великолепно и похоже на музей. Монументальные гробницы и статуи производят большое впечатление. Много человеческих поколений нашло здесь приют и каждое оставило свой след. Янковская взяла меня за руку и повлекла по аллеям. Она шла быстро, ни на что не обращая внимания, все дальше и дальше, мимо гранитных плит и чугунных крестов, сворачивая с дорожки на дорожку. Она привела меня в ту часть кладбища, где находили успокоение наши современники. Здесь было больше песка и меньше зелени, и памятники здесь были гораздо скромнее: современные люди как–то меньше вступают в спор с быстротекущим временем.

Она подвела меня к какой–то могиле.

— Смотрите! — холодно сказала Янковская.

Я равнодушно посмотрел на могильный холм, обложенный дерном, на небольшую доску из красного гранита, на анютины глазки, росшие у подножия, и пожал плечами.

— А, да какой же вы бестолковый! — с досадой воскликнула Янковская. — Читайте!

Я склонился к доске.

«Майор Андрей Семенович Макаров. 23.I.1912–22.VI.1941».

Да, это было странно… Странно было стоять на собственной могиле. Потом что–то кольнуло меня в сердце.

Тревожные июньские дни 1941 года! Первые дни войны! И вот в такие дни мои товарищи нашли время поставить на моей могиле памятник!

— Теперь вы убедились, что с майором Макаровым все покончено? — оторвала меня от моих мыслей Янковская.

— А если Блейк захочет опять стать Макаровым? — спросил я.

— Тогда его похоронят вторично, — непререкаемо произнесла Янковская. — Как только вы очутитесь на советской стороне, мы дадим понять, что вы Блейк, а не Макаров. Мы дадим понять, что Макарова для того и убили, чтобы Блейк мог выступить в его роли. Мы постараемся внушить вашим судьям, что Макаров на самом деле всегда был Блейком.

Да, во всем том, что говорила и делала Янковская, во всем том, что делали разведки всех империалистических государств, было много логики и правильного расчета, они не учитывали только одного: они не знали людей, против которых обрушивали свои козни.

Я молча пошел от «своей» могилы, и Янковская, не говоря ни слова, неслышно последовала за мной. Она довезла меня до дому, остановила машину и положила свою руку на мою.

— Ничего, Август, ничего, — шепнула она. — Жизнь вышибла вас из седла, но вы сильный и найдете свое место в жизни.

— Оставьте меня в покое, — с нарочитой грубостью ответил я. — Дайте мне побыть одному.

— Конечно, — согласилась она. — Я заеду к вам вечером.

Она уехала, а я поднялся к себе и мучительно ломал голову над тем, как установить необходимые связи.

Но как это всегда бывает, пока я раздумывал, как, находясь среди чужих, отыскать своих, свои искали меня и по каким–то непонятным признакам признали во мне своего.

ГЛАВА VI. Бидоны из–под молока

Вскоре после моего возвращения в комнату зашла Марта и сказала, что меня спрашивает какой–то мужчина.

Я вышел в переднюю. Там стоял незнакомый человек. «Это еще что за птица?» — подумал я, глядя на посетителя. Это был сравнительно молодой человек с открытым и добрым лицом — в глазах его, я бы сказал, светилась даже излишняя мягкость, — примерно тех же лет, что и я, может быть, чуть старше, одетый в очень дорогой костюм и в отличной фетровой шляпе персикового оттенка.