Медное королевство

Нари не разделяла энтузиазма. Переступив порог спальни, она начала потеть, и теперь маска липла к ее влажной коже. Она слегка ослабила застежки, чтобы ветер охладил ее пылающие щеки. В массивном зеркале в бронзовой оправе она заметила свое отражение и отвела взгляд. Как бы хороши ни были платье и маска, они были гезирскими, а Нари нисколько не хотелось видеть себя во вражеском облачении.

«Они тебе не враги», – напомнила она себе. «Врагами» называл их Дара, а она отказывалась думать о Даре. Только не сегодня. Это выше ее сил. Это сломит ее окончательно, а последняя бану Нахида Дэвабада не будет сломлена. Она подписала брачное соглашение твердой рукой, и не робея поднимала тосты с Гасаном, ласково улыбаясь королю, который угрожал ей убийством детей Дэвабада и вынудил отречься от ее Афшина, обвинив его в самых гнусных грехах. Если она смогла стерпеть это, то выдержит и то, что должно произойти в этой комнате.

Нари развернулась и продолжила мерить комнату шагами. Просторные покои Мунтадира располагались на одном из верхних уровней исполинского зиккурата, в самом сердце дворцового комплекса Дэвабада. Комнаты переполняли предметы искусства: картины на шелке, изящные гобелены, безупречно изваянные вазы – и все они, бережно выставленные напоказ, словно дышали магией. Она легко представляла Мунтадира в этой комнате чудес, как он разлегся с кубком дорогого вина и образованной куртизанкой под боком, декламируя стихи и разглагольствуя о бессмысленных утехах, на которые у Нари никогда не было ни времени, ни интереса. И ни одной книги – ни здесь, ни в остальных комнатах его покоев, через которые ее провели.

Она остановилась у ближайшей картины и стала ее рассматривать. На миниатюрном полотне две танцовщицы наколдовали из огня цветы, которые искрились и рдели в кружении, подобно сердцевине рубина.

У нас с ним нет ничего общего. Нари не представляла, как это возможно: жить в такой роскоши, в которой рос Мунтадир, имея под рукой накопленные тысячелетиями знания, и даже не удосужиться научиться читать. Единственное, что объединяло их с новоиспеченным супругом, – один кошмарный день на охваченном пламенем корабле.

Дверь спальни отворилась.

Нари машинально отступила на шаг от картины и натянула капюшон на глаза. Снаружи послышался негромкий треск, бранное слово, а потом вошел Мунтадир.

Он был не один – впрочем, она сомневалась, что он бы справился самостоятельно. Он буквально повис на приказчике, и от него разило вином так, что чувствовалось даже через всю комнату. За ними показались две служанки и помогли ему снять халат, размотали тюрбан, попутно отпуская что-то, смахивающее на добродушные шутки, на гезирийском, после чего отвели его в постель. Нари сглотнула.

Он грузно опустился на край кровати, с пьяным видом, как будто удивленный тем, где оказался. Кровать, обильно устланная мягкими как облако простынями, могла вместить семью из десятерых – а если принять во внимание ходившие о ее муже слухи, она догадывалась, что в ней частенько не бывало свободного места. Благовония дымились в горелке около кубка подслащенного молока с яблоневыми листьями – традиционный напиток Дэв, который готовили в брачную ночь для невест в надежде на зачатие. Хотя бы этого можно не опасаться, – успокоила ее Низрин. Если в течение двухсот лет помогать Нахидам в целительских вопросах, нельзя не набраться практически безотказных приемов, предотвращающих беременность.

И все-таки, когда служанки ушли и тихо закрыли за собой дверь, сердце Нари забилось чаще. В воздухе тяжелым грузом висело напряжение, так неуклюже сочетавшееся с праздничным шумом, доносившимся из сада под окнами.

Наконец Мунтадир поднял голову и встретился с ней взглядом. Отблески свечи заиграли у него на лице. Пусть он не обладал в буквальном смысле волшебной красотой Дары, Мунтадир был чрезвычайно привлекательным мужчиной и, говорят, обаятельным – он легко смеялся и был щедр на улыбки… пожалуй, со всеми, кроме нее. Густые черные кудри были коротко обрезаны, борода – модно подстрижена. На свадьбе он был облачен в церемониальный черный халат с сине-лиловым орнаментом, отороченный золотом, и тюрбан из золотого шелка, которые были отличительным знаком правящей династии аль-Кахтани, – но теперь он переоделся в свежую белоснежную дишдашу, расшитую по кайме мелкими жемчужинками. Единственное, что отвлекало внимание от его опрятного облика, был тонкий шрам, рассекающий левую бровь – сувенир, оставленный кнутом Дары.

Они выжидающе смотрели друг на друга, оба – не двигаясь. Она заметила, что под маской пьяного переутомления он тоже нервничал.

Наконец он заговорил:

– Ты ведь не нашлешь на меня чумные язвы?

Нари сузила глаза.

– Не поняла.

– Чумные язвы. – Мунтадир сглотнул, сжимая в руке расшитое покрывало на кровати. – Так твоя матушка поступала с мужчинами, которые подолгу на нее заглядывались.