– Когда Сулейман наказывал твой народ, он не проливал крови. Он предложил вам выбор… Он
На этот раз слова дались Даре намного легче.
– Я – не Сулейман.
– Нет, – согласился марид. – Ты – не он.
Он как будто стал ниже ростом, его клыки и чешуя потускнели.
Прошла минута, в течение которой тишину нарушал только треск огня. Пламя перекинулось на деревья. Те самые вечнозеленые леса, куда ему совсем недавно хотелось сбежать ненадолго.
Марид снова заговорил, уже намного тише.
– Ты будешь считать кровный долг оплаченным, если мы поможем тебе пересечь озеро Дэвабада?
Внимание Дары привлек громкий треск впереди. Пламенем охватило высокое дерево на противоположном берегу. Оно стояло там одиноко, как величественный страж, но на глазах у Дары треснуло и переломилось в стволе. Дерево рухнуло поперек догорающего озера, как недостроенный мост.
Дара стоял неподвижно.
– Нет. Это не единственное условие, – сказал он негромко. – Прежде чем убить меня на озере, мариды покушались на меня на Гозане. Вы превратили всю реку в змея – это был зверь размером с гору. Можно ли проделать то же самое и с озером?
– Пожалуй, да. – Марид напрягся. – Ненадолго. В том озере была рождена сама Тиамат. Его воды очень капризны. – Он нахмурился. – Но зачем тебе это нужно?
Дара снова перевел взгляд на полыхающее дерево.
– Я хочу обрушить башню.
8
Али
Перед ним раскинулась мутно-зеленая стеклянная гладь Дэвабадского озера.
Ни легкая рябь не пробегала по темной воде, ни рыба, резвясь, не выскакивала на поверхность. Все было неподвижно – только опавшая листва, подхваченная ветром, прошелестела мимо. В холодном воздухе стоял насыщенный землистый аромат увядания и грозы. На борту царила тревожная тишина. Озеро казалось мертвым – проклятое место, всеми покинутое много веков назад.
Али знал, что это не так.
Как загипнотизированный, он подошел к борту палубы. Наблюдая за ровным ходом парома по озеру, Али начал покрываться мурашками. Нос судна резал водную гладь как тупой нож, который обмакнули в сосуд с густым маслом, не оставляя за кормой ни единого всплеска. Они еще не прошли завесу, и в плотном утреннем тумане не было видно ни зги. Казалось, время остановилось и они будут плыть по озеру вечно.
Ему на запястье легла рука Акисы.
– Не слишком ли близко к краю ты встал?
Али встрепенулся, стряхнув с себя забытье. Он стоял, вцепившись в рейки фальшборта и оторвав одну ногу от палубы. Он не помнил, как подошел так близко. Жужжание в ушах прекратилось.
– Я… ты это слышала? – спросил он.
– Слышу только, как Любайда выворачивает наизнанку, – сказала Акиса, оттопыренным большим пальцем ткнув в сторону их товарища, которого сильно рвало за борт парома.
Али снова задрожал и потер руки. Ему показалось, будто что-то мокрое и тяжелое прилипло к коже.
– Странно, – пробормотал он.
На шатких ногах к ним подошел Любайд. Он был бледен как полотно.
– Сил моих больше нет здесь находиться, – сообщил он. – С каких это пор джинны путешествуют
Али посмотрел на него с сочувствием.
– Мы почти на месте, друг мой. Завеса спадет с минуты на минуту.
– Ты уже решил, что будешь делать, когда мы войдем в город? – поинтересовалась Акиса.
– Нет…
За время своего путешествия из Ам-Гезиры Али неоднократно отправлял в Дэвабад письма с предложением отправить к нему навстречу купцов Аяанле, чтобы те встретили караван на подступах к столице. Он даже предлагал просто оставить товар на пляже у городских ворот. На каждое письмо он получал один и тот же ответ, написанный каждый раз новым писцом:
– Полагаю, поживем – увидим, какой нам окажут прием.
Снова воцарилась тишина. На этот раз все трое застыли в неподвижности. В ноздри ударил запах дыма, кожу знакомо защекотало – они прошли завесу.
И вот уже над ними поднимался Дэвабад.
Они были в такой близи от города, что их паром казался комариком рядом со львом. Самый густой туман не мог спрятать этих блестящих, исполинских стен. Латунная громадина заслоняла собой небо. Из-за стен виднелись стеклянные верхушки минаретов и изящно парящие ступы, старинные зиккураты из глиняного кирпича и храмы в разноцветных изразцах. И вечно бдящим хранителем над всем этим величаво, как и подобает истинному символу Ам-Гезиры, стояла аскетичная башня с окнами-бойницами – Цитадель.
Любайд охнул.
–
– Здесь я жил, – негромким эхом отозвался Али.