Медноголовый

— Пли! — взмахнул саблей полковник.

Засечная черта утонула в клубах дыма.

— Пли! — скомандовал капитан-артиллерист, и пушки плюнули картечью.

Расчёты засуетились, баня стволы и перезаряжая орудия.

— Остановите их, парни! Удержите! — воодушевлял нью-йоркцев полковой священник, потрясая револьвером и Библией, — Пошлите их души к Создателю! Прикончите подонков! Во имя Господа, цельтесь ниже!

— Пли!

И жестяные короба картечных зарядов рвались у дельного среза, швыряя в противника рои пуль. Мятежников опрокидывало наземь; лужи, оставленные ночной грозой, окрашивались свежей кровью. Стальные шомполы лязгали в стволах винтовок. Дым первого залпа подрассеялся, и нью-йоркцы могли видеть, что враг по-прежнему наступает, только теперь южане разбились на малочисленные группки. Они замирали на миг, стреляли и вновь двигались вперёд. При этом конфедераты издавали жуткий улюлюкающий вой — знаменитый «боевой клич ребов».

— Пли! — крикнул сержант нью-йоркцев, и заметил мелькнувший в дыму залпа шомпол, забытый кем-то в стволе.

Пули южан щёлкали по брёвнам засеки и жужжали над макушками солдат-федералов. Дым густо затянул поле боя, похожий на рваную полупрозрачную штору, за которой виднелись смутные тени вражеских солдат, озаряемые вспышками выстрелов. У залитых водой стрелковых ячеек отступивших застрельщиков северян сменили застрельщики конфедератов.

Пушки били по врагу, и жестокая отдача глубоко вбивала хвостовики лафетов в мокрую почву. Оборудовать артиллерийские гнёзда по всем правилам, с твёрдым настилом, не успели, только насыпали земляные брустверы, из-за которых пушки сейчас извергали смертоносную картечь. В каждый из двенадцатифунтовиков забивали сразу два заряда поверх килограммового мешка с порохом, так что выстрел метал во врага разом пятьдесят четыре пули, переложенные мгновенно выгорающими опилками. Четырёхсантиметровые пули с треском врезались в стволы сосен за спиной южан, взбивали в лужах фонтанчики грязи и рвали человеческие тела. Каждый выстрел отбрасывал пушки всё дальше назад, вгоняя хвостовики всё глубже в грунт, а у артиллеристов не хватало ни времени, ни сил на то, чтобы извлекать тяжеленные махины из липкой слякоти. Казённики опускались из-за вязнущих в земле хвостовиков, и наводку приходилось корректировать, но пока артиллерия с возложенной на неё задачей справлялась, сдерживая натиск южан. Дикий, нечеловеческий клич «ребов» захлебнулся.

— Вы показали им, где раки зимуют! Вы побили их! — ликующе вскричал полковник нью-йоркцев, привстав на стременах, — Вы — храбрецы! Горжусь вами!

Пуля пробила ему горло над впадинкой выше ключиц, и полковник захрипел, дёргая шеей, как человек, которому давит слишком тугой воротник. Вместо слов изо рта вылетели брызги слюны с кровью. Полковника повело в седле назад. Выпавшая из руки сабля воткнулась в грунт.

— Ребята отлично себя проявили, сэр! — подскакавший к командиру со спины майор осёкся, увидев, что полковник медленно вывалился из седла и его, застрявшего сапогом в стремени, поволокла по земле лошадь.

— О, Господи… — растерянно пробормотал майор и отчаянно заорал, — Врача! Врача!

Вновь ударила пушка с характерным для картечи гулким звуком, но на этот раз картечь хлестнула по рядам нью-йоркцев. Затрещали под свинцовым градом брёвна засеки, и четверо солдат повалились в крови. Майор быстро огляделся. Южане выкатывали на левом фланге второе орудие в пару к первому и на подходе были ещё два. Майор пришпорил коня и поспешил туда, потому что крайняя рота при виде вражеских пушек уже начала откатываться назад, оставляя фланг голым. Соседний полк находился далеко, к тому же они были связаны собственной схваткой.

— Держаться! Держаться! — надрывался майор.

С прибытием артиллерии у южан словно бы открылось второе дыхание, и серо-коричневая волна покатилась к засеке. Огонь южан стал точнее, раненые нью-йоркцы отползали в тыл, зовя на помощь музыкантов, исполнявших в бою функции санитаров. Мёртвые падали, живые смыкали над их телами ряды. Рты бойцов пересохли от пороха скусываемых патронов, лица почернели от гари, в которой пот прокладывал светлые дорожки. Солдаты заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, несмотря на то, что ладони саднили, изрезанные шомполами, а плечи, разбитые прикладами, превратились в сплошные синяки. Пространство до засеки было усеяно телами убитых и раненых, лежавших гуще там, где их косила картечь. Новый стяг Конфедерации, алый, рассечённый синим косым крестом с белыми звёздами, картечь не пощадила тоже, но один из наступающих южан поднял его треснутое древко и понёс вперёд. Пуля янки пробила ему ногу, однако стяг не успел коснуться земли, подхваченный другим бойцом, на которого немедленно навели винтовки с десяток нью-йоркцев.

Их сержант, скользя взглядом по ряду своих бойцов, обратил внимание на то, что шомпол одного из них, юного, с пушком вместо усов на верхней губе, утапливается в ствол неглубоко, всего сантиметров на пятьдесят, не больше. Сообразив, в чём дело, сержант метнулся к парнишке и отобрал у него оружие: