Медноголовый

Они пересекли дорогу, снесли ограду и вступили в лес. С мёртвого стрелка-янки, висящего вниз головой, натекла лужа крови. Его винтовка, дорогая, сделанная на заказ, с длинным, во весь ствол оружия, прицелом, застряла в нижних ветках. Один из уроженцев Джорджии слазил за ней и, довольный, нагнал товарищей на краю рощи, где бригада столкнулась нос к носу с полком северян. Мика Дженкинс скомандовал:

— Клич!

Бригада разразилась улюлюкающим воем. Строй северян скрылся за волной порохового дыма. Несколько пуль просвистели вокруг Старбака. Конфедераты падали, хрипя и обливаясь кровью, но серая цепочка неуклонно катилась вперёд под понукания Дженкинса:

— Оставьте раненых! Оставьте! Вперёд!

Янки торопливо перезаряжали оружие, сверкая шомполами, но блеск штыков и несмолкающие потусторонние завывания наступающих южан лишили синемундирников твёрдости духа. И они побежали.

— За ними! За ними! — орал Дженкинс.

Вдогонку северянам грохнул залп. Кое-кто из янки поднял руки вверх, но Дженкинсу только пленных не хватало с собой тащить для полного счастья. У северян отбирали оружие и, накостыляв для порядка, приказывали убраться с глаз долой.

Следующий батальон северян, как и все части янки, с которыми сегодня судьба сводила бригаду Дженкинса, не имел ни кавалерийской, ни артиллерийской поддержки. Их полковник просто не успел организоваться для отпора, потому что спустя миг после появления из леска деморализованных остатков соседнего полка на пшеничное поле вывалила орава воющих, как дьяволы, мятежников. И необстрелянный полк присоединился к разбитому, наперегонки мчась к перекрёстку, где ядро южной группировки армии МакКлеллана сдерживало натиск дивизии Хилла. И теперь, при виде главного поля боя сегодняшнего дня, Мика Дженкинс, наконец, скомандовал бригаде: «На месте стой!» Идти дальше значило напрашиваться на истребление. Перед бригадой расстилалось открытое пространство, забитое палатками, фургонами, зарядными ящиками и артиллерийскими передками. Правее виднелась развилка, две превращённые в руины фермы и семь посечённых свинцом сосен. Там, у неприступного редута, решалась судьба нынешней схватки. Огонь пушек выкашивал наступающих южан ряд за рядом. Здесь Джонстон намеревался сомкнуть с флангов клещи на горле отвлечённых атакой с фронта северян, но с флангов никто не наступал, и дивизия Хилла таяла под градом картечи.

По чистой случайности двенадцать сотен бойцов Дженкинса оказались в тылу янки. Днём-то их было девятнадцать сотен, но семь сотен убитых и раненых стали ценой, заплаченной за фантастический марш по тылам противника. И вот бригада получила шанс поставить в этом марше жирную победную точку.

— Ряды вздвой! — приказал Дженкинс, — Заряжай!

Двенадцать сотен бойцов, стоящих двумя неровными шеренгами, забили в стволы двенадцати сотен винтовок двенадцать сотен пуль Минье. Двенадцать сотен медных капсюлей сели на двенадцать сотен шпеньков, и двенадцать сотен курков были отщёлкнуты назад.

— Цельсь!

Целиться-то было особенно некуда. Никто из врагов не спешил встать лицом к лицу с бригадой, только палатки и обозы. Над сдвоенной шеренгой ветер колыхал флаги: пальму с луной Южной Каролины, три золотых колонны Джорджии, синие кресты с белыми звёздами Конфедерации. У копыт лошади Дженкинса грудой валялись шесть захваченных вражеских знамён, которым предстояло украсить собой стены дома родителей Дженкинса на плантации острова Эдисто-айленд.

Дженкинс поднял саблю, выждал мгновение и рубанул воздух:

— Пли!

Двенадцать сотен пуль свистнули над топкими полями. Пули никого не убили и не ранили, но грохот залпа оповестил обороняющихся в редуте северян о том, что у них в тылу творится нечто неладное. Значит, решили янки, пора делать ноги от перекрёстка Севен-Пайнс, перекрёстка семи сосен. Первой из редута побежала пехота; последними поняли, что дело — швах, пушкари. Старбак видел, как серая волна прихлынула к форту. Грохнуло последнее орудие северян, хлестнув по рядам южан картечью, но ощетиненная штыками толпа уже перелилась через выложенные из мешков с песком парапеты, и вдруг поле перед бригадой Мики Дженкинса стало синим от удирающих северян. Янки бросили всё на свете: палатки, пушки, обоз, раненых. Бросили две разбитые фермы рядом с семью искромсанными соснами. Бросили обегрённый кровью редут.

— Бог мой! — Дженкинс меланхолично сплюнул табак прямо на один из взятых в бою северных флагов, — Отличные бегуны эти янки. Резвые.

В сгущающихся сумерках света было достаточно, чтобы торжествующие южане могли вволю порыться в брошенном трофейном добре, но недостаточно, чтобы превратить вырванноую в последний миг победу в окончательный разгром врага. Северян не сбросили в болота. Двумя километрами восточнее перекрёстка их офицеры перехватывали отступающих, на скорую руку переформировывали и приставляли к делу: рыть окопы, валить деревья на засеки. Из тыла подтягивали артиллерию, но никто из серомундирников не спешил бросить вызов спешно возводимому оборонительному рубежу.