Медноголовый

Следующим утром, в воскресенье, сражение возобновились. Южане, ведомые сменившим Джонстона генералом Смитом, нажимали на главном направлении, но северяне подтянули подкрепления с северного берега Чикахомини и стояли насмерть. К полудню оба войска вымотались в атаках и контратаках. Южане, не видя смысла в удержании отбитой накануне развилки, отступили, и торжествующие янки вновь заняли перекрёсток у семи изувеченных сосен.

Рабочие команды рубили деревья и складывали костры, сжигая лошадиные трупы. От жара сухожилия ссыхались, и казалось, что мёртвые животные вскачь несутся по невидимой дороге прямиком на тот свет. Раненых бойцов доставили в полевые лазареты или (у южан) грузили на телеги, чтобы везти в Ричмонд. Северяне стаскивали мёртвых в неглубокие могилы (глубокие вырыть мешала общая усталость), южане, опять же, складывали тела на возы для доставки на ричмондские кладбища. Повозки, визжа осями, катили по улицам столицы, где на их жуткий груз в ужасе взирали женщины и дети.

Янки праздновали. Им достался в трофеи двухэтажный омнибус, возивший на вокзалы постояльцев гостиницы «Иксчейндж-хотел». Громоздкий экипаж реквизировали под санитарную повозку, но он завяз в грязи, и возиться с ним южане не стали. Северяне притянули омнибус в свой лагерь, приглашая по пути всех желающих на прогулку по Ричмонду.

— Два цента билет! Следующая остановка — столица мятежников! — хохоча, орали они.

Битву янки считали своей безусловной победой. А как иначе? Разве они не отразили натиск превосходящих числом врагов? И когда больной, слабый, мучимый лихорадкой МакКлеллан явился на поле брани верхом, его чествовали, как героя, а музыканты нью-йоркского полка заиграли президентский марш «Славься, наш вождь». Генерал даже нашёл в себе силы произнести речь, но говорил так тихо, что слова разобрали только те, кто стоял близко. Вчерашнее наступление, говорил командующий, не более чем конвульсии агонизирующего зверя, и скоро он, МакКлеллан поведёт их, своих храбрецов, нанести издыхающей гадине раскола последний удар.

По обе стороны фронта полки строились в каре для воскресного богослужения. Католикам служили полевую обедню, протестантам читали Писание, но все заканчивали тем, что возносили благодарность Всевышнему за избавление от смерти и ранений. Слова церковных гимнов далеко разносились над болотами, провонявшимися кровью и порохом.

Старбак с Лассаном переночевали с бригадой Мики Дженкинса, а во второй половине воскресного дня, когда воинственный пыл враждующих сторон угас, отыскали штаб армии, расположившийся на хуторке севернее железной дороги, где Старбак выяснил то, что хотел выяснить, и расстался с Лассаном, настояв, чтобы француз взял себе лошадь Джеймса.

— Не лучше ли вам продать её? — попытался отказаться Лассан.

— Я ваш должник. — стоял на своём Натаниэль.

— Когда же вы успели мне задолжать, мон ами?

— Когда вы спасли мою шкуру.

— Чепуха. На войне такие долги мимолётны и необязательны, как детские желания.

— Тем не менее, я ваш должник. — упрямо повторил Старбак.

Лассан усмехнулся:

— Да вы пуританин, юноша. Боязнь нагрешить правит вами, как хороший кучер упряжкой гнедых. Ладно, я возьму лошадь, чтобы вы не просыпались по ночам в хорлодном поту оттого, что не воздали ближнему по делам его. Думаю, мы скоро опять с вами свидимся, да?

— Надеюсь. — кивнул Старбак.

Свидятся, если затеянная им опасная игра не приведёт его на виселицу. Натаниэлю вдруг нестерпимо захотелось достать пакет Пинкертона и зашвырнуть подальше.

— Надеюсь. — вновь сказал он, борясь с искушением.

— Главное, помните: низкий прицел позволяет разить наповал мужчин, высокие чувства — женщин. Удачи, друг мой.

Француз ускакал в Ричмонд представить командованию армии Конфедерации свои верительные грамоты, а Старбак пошагал на север с горсткой трофеев, подобранных на поле брани: отличной бритвой с ручкой из слоновой кости, театральным биноклем и флягой холодного кофе. Кофе он прихлёбывал на ходу и прикончил, подходя к полю, на котором разбил бивуак Легион Фальконера.

Пробил час делать то, о чём говорила Салли вечность назад: драться. Драться за то, чего жаждешь.

В лагерь он вошёл перед тем, как солдат распустили с богослужения. К ротным палаткам не пошёл, свернув в сторону штабных шатров, над которыми развевались на ободранных от веток молодых сосенках полковые знамёна: большое — Конфедерации и чуть меньшее — с гербом Фльконеров и девизом; «Пылкий всегда!» Нельсон, чернокожий слуга Вашингтона Фальконера, при виде Старбака испуганно забормотал:

— Вам лучше уйти, мистер Старбак! Если хозяин вас увидит, арестует тотчас же.

— Всё в порядке, Нельсон. Мне сказали, Адам здесь?

— Да, сэр. Он делит палатку с капитаном Мокси, пока ему не привезут отдельную. Хозяин так рад, что молодой мистер Фальконер вернулся.

— Мокси, что, уже капитан?

— Он в адъютантах у генерала, сэр. Но вам лучше уйти, сэр. Генерал очень зол на вас.

— Покажи мне обиталище Мокси, Нельсон.