Мне быстренько выделили угол в сенях – благо, холода уже практически кончились, вода в ведре, стоявшем под дверью, почитай что почти и не замерзала по ночам, - а также подробно очертили круг моих повседневных многочисленных обязанностей. Теперь я должна была ходить за скотиной, носить из колодца воду, убираться в избе и на дворе, заниматься огородом, готовить пищу и многое другое. Летом Пилип пристроился к деревенскому стаду – не то в пастухи, не то просто так, на подхвате, лишь бы из дому свалить. Понька с Донькой были вечно заняты тем, что дрались и ели, а тетка Броня за всеми присматривала, а также обсуждала увиденное с соседками. В общем, зажили мы просто-таки лучше прежнего!
В тот вечер тетка варила курицу - дело было накануне Кощеева дня
{1}. Я знала, что назавтра она в одиночку слопает бледную птицу, а косточки пойдет закапывать в глухом углу, «чтобы из них потом цыплятки народились». Сегодня она всё утро подробно обсуждала этот народный обычай сперва дома с мужем Пилипом, затем на улице с соседкой, а я, чистя печку, таская воду, подметая двор, всё удивлялась: как это она ее сама съест? Ни с кем даже не поделится? Впрочем, я бы тоже с удовольствием сгрызла эту курицу, как, впрочем, и любую другую – от постоянного недоедания меня подташнивало, слегка кружилась голова.- Славка! - теткин голос выдернул меня из-за печки, где я спала зимой, когда сени всё-таки начинали промерзать насквозь. – Давай-ка одевайся, да топай в лес. У меня закончился хворост. Принеси сейчас же.
- Но, тетя Броня, есть же дрова, - я удивленно уставилась на «родственницу». – Принести?
- Нет, мне нужен именно хворост, и именно сейчас! – почему-то тетка заинтересованно изучала рисунок на печи. – Ступай немедленно! – она топнула толстой ногой и, спохватившись, принялась буравить меня темными, как спелые вишни, глазами. Этот прием Броне всегда очень удавался. Я цепенела под ее взглядом, как птенец перед змеей. Сразу же стало понятно, что от хвороста не отвертеться.
- Но, тетя, уже темно, снег идет, - предприняла последнюю попытку я.
Тщетно. Бронислава затопала ногами, заругалась, привычно отвесила мне хорошую оплеуху, и я выкатилась на крыльцо, едва успев подхватить в сенях худой тулупчик.
- Да побольше принеси, а не то во второй раз пойдешь, - напутствовала меня тетка и захлопнула дверь в избу, чтобы тепло не выходило – месяц лютень
{2}выдался в этом году студеным!В лесу было совсем темно, но не так холодно, как за опушкой, ветер стих, запутавшись в деревьях. Я, боясь заблудиться, старалась держаться протоптанной тропинки. Однако весь хворост у дороги давно собрали, это мне было хорошо известно. Надо было пройти подальше, а затем отойти хоть немного в сторону.
В какой-то момент я поняла, что на обратную дорогу, да еще и с ветками на закорках, сил у меня не осталось. Больше всего мне хотелось спать. Ни голода, ни холода я уже не чувствовала. Почему-то было совсем не страшно. Я посплю чуточку, и все будет хорошо…. Очень хорошо…. Просто отлично…
- А ну-ка, девочка, не спи! Просыпайся, я тебе говорю! Не смей спать!
Я пришла в себя оттого, что кто-то немилосердно тряс меня, тер щеки, уши, растирал руки и ноги. Чьи-то цепкие сильные пальцы мяли мое окоченевшее тело, щипали, похлопывали. Было больно, и я застонала.
- Ага, очнулась, - удовлетворенно проговорил рядом хрипловатый женский голос. – Давай-ка, выпей вот это. Да не бойся ты, не отравлю!
В мой рот потекла жгучая и противная на вкус жидкость, я замычала и попыталась выплюнуть эту гадость, но невидимая женщина, хмыкнув, ловко нажала мне где-то под ушами, и я судорожно проглотила предложенное питьё. Один глоток, второй, третий… Глаза вновь стали видеть, тело почувствовало холод, а ещё я услыхала, как тот самый хриплый голос на одной ноте бормочет что-то непонятное. Монотонный заговор словно наполнял мое тело жизненной силой, отодвигал прочь ту темную пелену, что совсем было уже накрыла меня с головой.
Потом бормотание смолкло. Я попыталась сесть – и поняла, что лежу вовсе не на снегу, а на широких розвальнях, запряженных крепкой лошадкой непонятного цвета – ночью-то, оказывается, не только кошки серы. Надо мной наклонилась худая женщина, старательно укрывая меня чем-то лохматым и теплым.
- Ты давай-ка лежи, не скачи, - дружелюбно посоветовала она.
- Вы кто? – прошептала я обожженным ртом.
- Я-то? По-вашему, я Баба Яга, - ухмыльнулась моя спасительница. - Ну а ты можешь звать меня бабушка Полеля.
Бабушка?!
Снег больше не шел, в разрывы туч с интересом заглядывала круглая гладкая луна, и при её сытном желтом свете мне удалось разглядеть лицо той, что немного насмешливо рассматривала меня. Даже мне, мелкой, не пришло бы в голову назвать её старухой. У нее было узкое лицо, ещё вовсе не старое, хоть и с резкими морщинами в углах глаз и у рта, длинные серебристые вьющиеся волосы, вольготно рассыпавшиеся по плечам и спине, ровные зубы, слегка приоткрывшиеся в дружелюбной усмешке и усталые мудрые глаза, древние, как холмы. Женщина держалась очень прямо.
- Тебя как зовут-то?