Медные колокола

- Ну, вот и договорились, - с облегчением пробормотал дедок. – Ты сломя голову не лети, однако всё-таки отправляйся в Броды не позже, чем завтра. Но сперва к Восточным Дубам наведайся. Пора, пора тебе старые долги начинать отдавать, - непонятно закончил он, подскочил на месте, да и исчез, как сквозь землю провалился, будто его и не было никогда.

До широкой прогалины, обрамленной старыми кряжистыми дубами, мы с Тинкой добирались довольно долго: лесные тропы за сегодняшний теплый денек сильно развезло, к тому же пришлось огибать глубокую балку, засыпанную снегом. Мы приближались к опушке, и становилось светлее, да и теплее, снега даже под деревьями было совсем мало. На открытой просторной поляне самонадеянно пробивались упругие ярко-зеленые травинки, а подснежник уже давно выпустил узкие прямые листья, и его поникшие жемчужно-белые головки изящно кивали нам навстречу. За последние солнечные дни на многих деревьях набухли почки, готовые выстрелить нежными клейкими листочками, и только могучие великаны дубы недоверчиво взирали на всю эту подступающую весеннюю суету, не собираясь спешить с выводами: вдруг на этот раз лета всё-таки не будет? Пока погодим радоваться.

На их по-зимнему обнаженных ветках весело гомонила стайка недавно прилетевших скворцов, а поодаль, в зарослях лещины, примеривался пинькать и рюмить зяблик.

Из кустов высунулась мордочка молодого лисовина; зверь с любопытством поглядел на нас, насмешливо фыркнул, крутанулся на месте и неторопливо затрусил прочь, помахивая пышным хвостом.

- Ну что, Тинка, где будем чудо-юдо искать? – негромко спросила я, поглаживая кобылу по мохнатому боку. Лошадка успокаивающе фыркнула, мотнула головой и принялась шумно втягивать ноздрями воздух – принюхивалась.

Оставив Тинку играть в охотничью собаку, я стала обходить поляну по самому краю, забирая вправо. Не зная, кого и где искать, я с умным видом изучала толстенные стволы, отчаянно стараясь не расхохотаться – уж больно лошадь вошла в роль, вон даже правую переднюю ногу приподняла и держит на весу, точь-в-точь как пятнистая длинноухая псина, с которой приходил однажды к нам на болото заезжий охотник. Та тоже так поджимала лапу, вытягивалась в струнку и принюхивалась, пока осмелевшие кикиморки не расшалились и не начали потихоньку швыряться в нее шишками и лягушками. Смеху было…

Когда я внимательно рассмотрела узор на коре уже примерно пяти-шести дубов, Тинка внезапно прекратила пыхтеть, насторожила уши и, мотнув головой влево, скороговоркой пробормотала:

- Вон там кто-то скулит.

Я прислушалась: ничего не слышно. Обидно осознавать, что слух у любого животного, хоть бы и у лошади, лучше, чем у человека. Я вопросительно посмотрела на кобылу.

- Да вон там, - еще раз дернула головой она. – Второе дерево слева.

Мягкой бесшумной походкой я приблизилась к дубу. Он был невероятно широк, с чудовищно кривыми, будто изломанными ветвями. Обойдя его с другой стороны, примерно на расстоянии четырех локтей от земли я увидала широченное дупло…

Теперь уже и мне было слышно, как кто-то тихонечко то ли поскуливает, то ли плачет внутри.

- Ты осторожнее, - сквозь зубы процедила «смелая» Тинка, медленно отступая к противоположному концу поляны. Ей было нелегко, мешались санки, но лошадка никогда не пасовала перед трудностями, если разговор шёл о спасении ее драгоценной шкурки. Я, в свою очередь, на всякий случай беззвучно вытянула из-за спины лук и бросила на тетиву стрелу. Затем плавно шагнула к дереву и заглянула в его нутро.

В широком мелком дупле рыхлым комом лежало что-то (или кто-то?!) лохматое, серо-рыжее, и именно оно издавало эти жалобные звуки. На злющего некроманта или свирепую нежить было вовсе не похоже… Я оперлась рукой на шершавый ствол и наклонилась пониже, стараясь разглядеть мелко подрагивающую и поскуливающую во сне мохнатую кучу.

Внезапно куча перестала дрожать, притихла, а затем сорвалась в стремительное движение, вырастая на глазах. Я, соревнуясь в резвости со спугнутым зайцем, отскочила назад, но тут же благоразумно замерла на месте, поскольку прямо на меня из просвета дупла уставились не только насмерть перепуганные светло-голубые глаза, но также и тяжелый болт загодя взведенного и заряженного самострела…

- Не двигайся! Ты кто?!

- Тихо, тихо, успокойся, - я старалась, чтобы мой голос не дрожал, а напротив, звучал спокойно и убедительно.

- Не шевелись, не то я выстрелю! Брось лук! – из просвета дупла осторожно выглянула встрепанная голова. Чрезвычайно чумазое лицо выражало крайнюю степень недоверия к миру вообще и ко мне в частности.

Мальчишка. Совсем небольшой. Самострел у него, впрочем, вполне взрослый…

- Так не шевелиться или бросить лук? – я невинно улыбнулась. Пацаненок призадумался.

- Ну-у, сперва брось, а потом снова замри, - неуверенно предложил он.

- А если я успею выстрелить? – лукаво поинтересовалась я. Очень хорошо, разговор завязывается, главное теперь – не порвать эту едва заметную ниточку, протянувшуюся между нами.