Медные колокола

Я мрачно зыркнула на развеселившийся забор.

- А ну, тихо тут у меня! Распустились! Делом займитесь! Может, враг к нам подбирается, или нежить какая, а вам лишь бы зубы скалить!

- Да ладно тебе, Слав, нет никого рядом, - лениво протянул лошадиный череп.

- А ты смотрел? – огрызнулась я. – Или всё больше зубы скалил да в скоромных словах упражнялся?

- А я всегда, кстати, смотрю, мне ничего не мешает, - сухо отрезал череп. – Три синицы на рябине, лиса в ельнике, белка на сосне – вот и все вороги лютые! Более никто на нас не покушается.

- Попробовали бы только! – в разнобой загомонила «группа поддержки» с частокола.

Вот что с ними говорить? Упрямые, как бараны (впрочем, каковыми некоторые и являлись при жизни). Но дело свое поганцы знают – муха без спроса не пролетит! Я вздохнула, подхватила с земли перепачканный ухват, прижала к себе покрепче страдальца-кота и побрела в дом.

Освобожденный от пут Степка лежал на лавке, на пестром лоскутном коврике, изредка приоткрывая то один, то другой нахальный глаз и тихонько постанывая. Впрочем, за его пошатнувшееся здоровье можно было не опасаться – лапы целы, хвост на месте, ран и ушибов нет, а что грязный и лохматый, так это дело легко поправимо. На полу уже стоял ушат с теплым травяным отваром.

Мой домовой-доможил Микеша, сердито бормоча что-то себе под нос и с грохотом перекладывая посуду и утварь, убирался в избе. Выроненный ухват, оказывается, успел наделать дел: жбан с запаренными веточками багульника и еловой хвоей перевернулся, и, ясное дело, настой растекся по всему полу. Любовно замешанный и испеченный каравай попал в духовитую лужу и размок. Жалко-то как! Выпечкой для еды занимался Микеша, не подпуская меня без особой нужды к своему хозяйству. Но хлеб, необходимый мне в знахарском деле, я пекла только сама, добавляя в тесто нужные травки, читая сложные заговоры. Теперь же размокшие корки можно было только лишь скормить Манефе. Если та ещё согласится.

- Степ, полезай мыться.

- М-м-м…

- Степка, не кривляйся, а не то за хвост, да в ушат.

- Ох-ох-онюшки…- надсадно проскрипел кот. – Злая ты, Веслава, недобрая. Жестокая. Друг, можно сказать, при смерти, а ты – с угрозами. Нехорошо!

Степа, наконец, открыл оба глаза и укоризненно уставился на меня. М-да, если его не знать, так ведь и поверить можно, устыдиться. Но я всё же не даром третий год сама знахарствую, да и у бабушки Полели сколько лет училась. И со Степкой давно знакома… меня не проведешь! Тем временем кот с отвращением принюхался к отвару, скривился и выразительно покосился на меня.

- Даже и не думай, - сурово проговорила я. – Валериану не добавлю.

- Ну, хоть чуточку, - умильно заглянул мне в глаза Степан. – Ну, хоть самую капельку! Так быстрее поможет!

- Нет! – я была тверда. Какая, к лешему, валериана коту, скажите мне на милость?! Но нахал явно лелеял в цепкой кошачьей памяти тот давнишний случай, когда я, еще совсем неопытная знахарка, выхаживая крепко побитого жизнью и покусанного блохами тощего облезлого кота - только что найденного самого Степку,– перепутала рецепт и добавила в настой для приготовления лечебных примочек корешок заветного растения… вот радости-то всем было!

- Злая ты, - снова завел кот. – Не хочешь помочь. Не любишь, должно быть! – и красиво уронил голову на лавку.

- Степочка, ну что ты, маленький, конечно, люблю, - заворковала я, надеясь отвлечь раненного бойца от скользкой темы. - Ты мне лучше скажи, а как же ты сумел заговорить?

Кот призадумался.

Два года я пыталась научить его пользоваться человеческой речью. Читала над ним из толстой бабушкиной колдовской книги, творила сложные заговоры, в полнолуния купала в лунном свете, часами сидела, уставившись на Степу, стараясь осуществить «мысленный посыл», о котором мне толковала бабушка Полеля. Все без толку. Колдунья из меня никакая. Это факт.

- Скажи мне, Степушка, - настаивала я. Кот задумчиво поводил вокруг взглядом, примерился половчее почесаться и, наконец, изрек:

- Стресс, должно быть!

- Во-во, это точно, стресс помог! – проворчал из-под печи Микеша. – Давно надо было березовым полешком да по темечку! А ты всё с ним – тары-бары-растабары!

Эти двое давно вели по отношению друг к другу полноценную позиционную войну, старательно изматывая противника взаимными мелкими придирками, подколками, каверзами и насмешками. Кот, как правило, обвинялся в лени, обжорстве, вороватости и стремлении уйти в загул, а домовой, соответственно, в занудстве, жадности и неистребимом сутяжничестве, причем Степка с его богатой мимикой и изобретательностью прекрасно обходился и без слов. Иногда это вялое и малорезультативное противостояние перерастало в широкомасштабный вооруженный конфликт, причем обе воюющие стороны принимались друг на друга ябедничать и пытались привлечь на свою сторону союзников, то есть меня, чем доставали страшно. Правда, когда ими изредка заключалось перемирие, то от этой парочки принимался рыдать весь дом…