Медный гусь

— Нам тут крышка, Анисимович! — прохрипел он, перезаряжая фузею. — Как нам вдвоем душегубов сдержать?!

— Не скули, бывало и хуже, — спокойно отозвался сотник. — Заряжай пушку, скоро Рожин с Прошкой подтянутся.

— Ага, как же… Может, их уже положили… — заворчал Васька, суетясь вокруг фальконета.

— Живы они, — ответил сотник, снова вскинув над бруствером ружье. — Только что штуцер Рожина грохнул. Да и потом, толмачу сам черт не брат.

Когда раздались первые ружейные выстрелы, Игнат Недоля еще сомневался, мешкал, но, услыхав пушечную пальбу, понял, что брань разгорается у причала, а потому охранять монастырские ворота смысла нет.

— Вперед! Порешим супостатов! — заорал он и понесся от монастырских ворот вниз к причалу.

Семен Ремезов, вооруженный всего лишь топором, отец Никон в кожаной кирасе поверх рясы и с посохом в руках да три монаха с мушкетами кинулись за ним следом.

— Семен, ты-то куда?! — бросил на ходу Игнат, оглянувшись на парня, но тот и не думал отставать.

Выглядел Семен ошарашенно, будто не понимал, где очутился и что ему нужно делать. Шапку он потерял, налетающий ветер растрепал рыжие кудри, а в глазах застыл изумленный вопрос: отчего это в мирном городке ни с того ни с сего война приключилась?

А следом уже бежали остальные монахи, кто с дубиной, кто с топором, кто с вилами, и из каждого двора, мимо которого пробегал Игнат, выскакивали мужики и вливались в реку поднявшегося на брань люда. Кодский городок, все как один, ополчился против душегубов.

Напитанное набатом небо, казалось, звенело само по себе. А на востоке, под треск выстрелов и лопающихся досок, разгорался пожар зари, раскидывая по Оби горящие угли. И казалось, что людская брань достигла границы неба и, отразившись, возвращалась назад.

Четыре разбойника с ружьями выбрались на линию огня в спину сотнику и Ваське Лису, но были встречены залпом мушкетов трех монахов. Вояки из братьев Троицкого монастыря оказались неважные, никто из них в противника не попал, зато ответные выстрелы тут же положили двоих. Рожин с Прохором укрылись в ложбине в сорока метрах южнее разбойников, а Игнат Недоля со всех ног летел ворам прямо в спину и, не видя их, мог на полной скорости выскочить животом на пули. Воры бросились к телеге, за которой лежали два убитых монаха. Рожин поднялся на колено и выстрелил, один разбойник упал. Прохор бабахнул следом, вор дернулся, споткнулся, но на ногах устоял, добежал до подводы, забился под нее. У толмача времени оставалось минуты три, если не меньше, пока лиходеи не перезарядят мушкеты, потом залпом трех ружей они положат сотника и Ваську Лиса. Штуцер толмачу заряжать было некогда, он вскочил на ноги и, что было духу понесся прямо к подводе. С другой стороны двора выскочил Игнат Недоля, Семен Ремезов и монахи с ружьями. Ни на что не обращая внимания, они бежали к пушечному расчету.

— Игнат! — заорал ему на бегу Рожин. — Тут они!

Недоля оглянулся, вмиг все понял, упал на колено, целясь под телегу.

— Рассыпаться цепью! — крикнул он подопечным и выстрелил; один из разбойников под телегой захрипел, зашелся кашлем.

Недоля упал на живот и принялся перезаряжать мушкет, но вдруг вспомнил о Семене, оглянулся и обомлел. Парень стоял в полный рост и ошалело таращился по сторонам, а из-под телеги торчали ружейные стволы, целясь прямехонько ему в грудь.

— На землю, дубина! — заорал Семену Игнат, потом вскочил, схватил его за отворот зипуна, потащил на себя.

Шарахнул выстрел, пуля резанула Недолю по уху, обожгла щеку. Второй выстрел срезал монаха.

— Да палите же, леший вас побери! — закричал Игнат, прижимая ладонь к горящей щеке.

Монахи очнулись, разрядили в разбойников ружья. Еще один вор замер, оставшийся бросил мушкет и гадюкой пополз из-под телеги. Но Рожин был уже близко. В два прыжка он настиг разбойника и со всего маха рубанул прикладом лиходея по голове. Череп разбойника хрустнул, руки и ноги начали мелко трястись. Будто и не человека убил, а гада раздавил — Рожин скорчил брезгливую гримасу, отвернулся.

Народа собралось уже много, и среди них отец Никон с пунцовым лицом стоял, на посох опираясь, дышал тяжело.

— Игнат, живой? — окликнул стрельца Рожин.

— Для войны пригодный, — отозвался Недоля.

— Мужиков, кто с ружьями, цепью по склону! — распорядился толмач и побежал к пушке, Прохор Пономарев следовал за ним.

— Добро! — отозвался Игнат.

Недоля поднялся, подобрал фузею, подошел к подводе, попинал убитых воров, удостовериться, что никто не прикидывается, оглянулся на Семена, сказал:

— Ежели так воевать, парень, то от нас мокрого места не останется.

Игнат улыбнулся, но в ухе пульсировала ноющая боль, и улыбка получилась кривая и болезненная.