Медный кувшин

— Но послушайте, — настаивал Гораций. — Я бы признал бы себя скотиной, если бы закупорил вас, не сказав…

Крутящийся и ревущий столб, видом подобный воронке, быстро всасывался в сосуд, над горлышком которого, наконец, осталась лишь полупрозрачная голова с выражением крайнего бешенства на лице.

— Не медлить ли мне, — кричал джинн, — до пришествия Лорда-мэра с его мамелюками, когда уже минует час безопасности? Клянусь головой моей, если ты пропустишь еще минуту, я лишу тебя твоего доверия! Я снова выйду из сосуда и покараю ужаснейшими и неслыханнейшими казнями тебя, твоих ближних и всех, живущих в этом проклятом городе!

С этими словами голова провалилась в бутыль с громким звуком, похожим на удар грома. Гораций не колебался более: сам джинн положил конец его сомнениям. Ясно, что подвергать опасности Сильвию с родителями, не говоря уже обо всем Лондоне, из сострадания к упрямому и вредоносному старому черту, значило бы слишком далеко зайти в области чувства.

Поэтому он кинулся к бутыли и прикрыл металлическою крышкою ее горло, которое было так горячо, что обожгло ему пальцы, затем, схватив каминные щипцы, он до тех пор колотил по крышке, пока она не пришлась на свою зарубку и закрылась так плотно, как только мог пожелать сам Сулейман.

Потом он запихал флягу в саквояж, прибавив для веса несколько кусков угля, и потащился с ним к ближайшей пароходной пристани, где на последние копейки купил билет.

На другой день появилась следующая заметка в одной из вечерних газет, в которой, вероятно, нашлось лишнее место:

«СТРАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

НА РЕЧНОМ ПАРОХОДЕ»

«С пассажиром одного из пароходиков, плавающих по Темзе, случилось (как нам передает очевидец) приключение несколько комичного характера. Он имел с собой маленький чемодан или большой саквояж, который поддерживал, положив его на перила кормовой части судна. Когда последнее поравнялось с отелем Савойя, он необдуманно поднял руку к шляпе и таким образом выпустил саквояж, который свалился в самую глубокую часть реки, где моментально потонул. Его владелец (немало позабавивший окружающих пассажиров своею необдуманностью) казался раздосадованным и довольно естественно умолчал о значении своей потери, хотя, кажется, высказал, что в мешке не заключалось ничего особенно ценного. Как бы то ни было, урок, вероятно, не пройдет ему даром и сделает его более осмотрительным в будущем».

19. ЭПИЛОГ

Однажды вечером Гораций Вентимор обедал в отдельном кабинете отеля Савойя в качестве гостя г. Самуэля Вакербаса. Можно было даже назвать его главным гостем, так как обед давался в честь окончания новой дачи хозяина в Липсфильде, которую строил Гораций, а также с целью поздравить послед него по поводу его близкой свадьбы (долженствовавшей произойти в первых числах июня) с девицей Сильвией Фютвой.

— Совсем маленькое и дружеское собрание! — сказал г. Вакербас, обводя взором своих многочисленных сыновей и дочерей и приветствуя Горация в гостиной. — Только свои, как видите, да еще девица Фютвой, барышня, с которой вы несколько знакомы, и ее родители, а затем скоро приедет один мой старый однокашник с женой. Он — человек довольно значительный, — прибавил он с басовыми нотами в голосе для важности, — и вам стоит завести с ним знакомство. Его зовут: сэр Лаврентий Паунтней. Не знаю, помните ли вы, что он исполнял тяжелые обязанности лондонского Лорда-мэра в позапрошлом году, и притом весьма удовлетворительно, даже был награжден за это титулом баронета.

Так как позапрошлый год ознаменовался невольным визитом Горация в ратушу, то последний не отступил от истины, ответив, что хорошо помнит сэра Лаврентия.

Он чувствовал себя не особенно спокойным, когда доложили о бывшем Лорд-мэре, так как вышла бы большая неловкость, если бы сэр Лаврентий случайно вспомнил о нем. К счастью, тот ничем этого не высказал, хотя был с ним — сама любезность.

— Я в восторге, дорогой г. Вентимор, — сказал он, пожимая руку Горацию, почти так же горячо, как в тот октябрьский день на эстраде, — я в восторге, что могу познакомиться с вами! Я всегда рад видеть восходящую звезду и даже слышал, что дом, который вы построили моему старому приятелю, можно назвать дворцом, истинным чудом, сударь!

— Я знал, кого беру, — заявил г. Вакербас, когда Гораций скромно отклонил комплименты лорда Паунтнея. — Помните, Паунтней, как мы вместе шли по Вестминстерскому мосту и я сообщил вам, что думаю строиться? «Ступайте к какой-нибудь знаменитости, к академику или вроде того, — сказали вы. — Тогда недаром потратите деньги». Но я сказал: «Нет, я люблю выбирать сам, доверяю… э… собственному суждению в таких делах. И у меня есть в виду молодчик, который побьет их всех, если представится случай. Вот я сейчас иду к нему». И пошел на Большую Монастырскую (ведь тогда у него не было таких палат, как теперь, на улице Виктории), пошел, не теряя ни минуты, и дал ему мое маленькое поручение. Разве не так, Вентимор?

— Именно так, — ответил Гораций, недоумевая, как далеко зайдут эти воспоминания.