Медный всадник

Она отошла к кушетке. Татьяна подняла голову, и Александр очень осторожно, очень нежно поцеловал ее в губы, впервые с той встречи в Исаакиевском соборе.

– С Новым годом, Таня.

– С Новым годом, Александр.

Даша полулежала на кушетке с папиросой в одной руке и стаканом в другой.

– За сорок второй, – повторила она.

– За сорок второй, – откликнулись Александр и Татьяна, позволив себе переглянуться, прежде чем он сел рядом с Дашей.

После все легли в одну постель: Татьяна у стены, лицом к Даше и Александру. Не все ли равно? Жизни почти не осталось, так зачем теперь прятаться…

Назавтра Александр и Татьяна медленно брели к почтовому отделению. Каждую неделю Татьяна ходила туда проверить, нет ли писем от бабушки, и посылала ей короткую записку. После смерти деда они получили всего одно письмо, извещавшее, что она переехала из Молотова в рыбацкий поселок на Каме.

Письма Татьяны были небольшими: на длинные не оставалось сил. Она писала о больнице, о Вере, Нине Игленко и даже о ненормальном Славине, который после двух недель необъяснимого отсутствия вновь появился как ни в чем не бывало и опять валялся на полу в коридоре, сделав единственную уступку зиме: накинул одеяло на свое тощее тело. Об этом она могла писать. Только не о себе и о своей семье. Это она предоставляла Даше, которая умела вставить какую-нибудь жизнерадостную фразу в мрачное повествование Татьяны. Татьяна понятия не имела, как утаить ужасные реалии ленинградской зимы сорок первого. Даша, однако, была занята исключительно Александром и своими планами замужества. Что ж, она взрослая. Взрослые хорошо умеют скрывать свои горести.

Но вчера Даша слишком устала, чтобы писать. Поэтому Татьяна сочинила послание, как умела.

Они медленно пробирались сквозь сугробы, низко опустив головы навстречу пронизывающему ветру. Снег забивался в изодранные валенки Татьяны и не таял. Держась за руку Александра, она думала о следующем письме. Может, она сумеет выложить правду о маме. И Марине. И тете Рите. И о бабушке Майе.

Почта была на Невском, на втором этаже старого здания. Раньше она была на первом, но взрывной волной вынесло стекла. Беда в том, что лестница, ведущая на второй этаж, была покрыта льдом и трупами.

Александр остановился у подножия лестницы.

– Я опаздываю. Нужно доложиться к двенадцати.

– Но до двенадцати еще есть время, – возразила Татьяна.

– Почти нет. Мы добирались сюда полтора часа. Уже одиннадцать.

Татьяне стало еще холоднее.

– Иди, Шура, а то простудишься, – пробормотала она.

Александр потуже завязал ей шарф.

– Не ходи в магазин. Иди прямо домой. Я уже отдал вам паек и потратил все деньги с аттестата.

– Знаю. Пойду.

– Пожалуйста.

– Ладно, – кивнула она. – Ты придешь сегодня?

Александр покачал головой:

– Я вечером уезжаю на фронт. Мой временный заместитель…

– Не договаривай.

– Вернусь, как только смогу.

– Обещаешь?

– Тата, я постараюсь вывезти тебя и Дашу из Ленинграда на одном из грузовиков. Держись, пока я не сумею добиться для вас мест, договорились?

Они долго смотрели друг на друга. Она попыталась было признаться, что благодарна уже за то, что может видеть его. Но энергии не хватило даже на слова.

Татьяна кивнула и повернулась к лестнице. Александр остался на месте. Она поскользнулась на второй ступеньке, и Александр успел вытянуть руки и поймать ее. Татьяна схватилась за перила и обернулась. По ее лицу скользнуло что-то вроде улыбки.

– Я справлюсь, вот увидишь. Даже без тебя.

– Как насчет голодных мальчишек, которые тебя грабят?

На этот раз улыбка была неподдельной.

– Правду говоря, мне плохо без тебя. И я ни с чем не могу справиться.

– Знаю, – кивнул он. – Держись за перила.

Татьяна стала медленно подниматься по скользким ступенькам. Добравшись до площадки, она обернулась посмотреть, тут ли Александр. Он по-прежнему смотрел на нее. Она прижала руку к губам.

Наутро Даша не смогла встать.

– Даша, прошу тебя.

– Не могу. Иди сама.

– Конечно, я пойду, но боюсь идти одна. Александра нет.

– Александра нет.

Татьяна навалила на сестру одеяла и пальто. Даже умоляя ее подняться, она уже знала, что ничего не выйдет. Глаза Даши были закрыты, и лежала она в той же позе, в которой заснула с вечера. Она почти не шевелилась. И не издавала звуков, если не считать хриплого лающего кашля.

– Ты должна встать. Обязана.

– Позже, – пробормотала Даша. – Сейчас не могу.

Глаза ее были по-прежнему закрыты.

Татьяна пошла за водой. Эта нехитрая процедура отняла у нее час. Потом растопила буржуйку ножкой стула и заварила Даше чая.

Пришлось вливать в нее по ложечке коричневатую сладковатую жидкость. А потом идти отоваривать карточки. На улице еще было темно. Примерно часа через полтора развиднеется. Когда Татьяна будет возвращаться с хлебом, уже посветлеет.

– Хлеб наш насущный даждь нам днесь, – прошептала она про себя. Жаль, что она не знала раньше этой молитвы, могла бы с самого сентября твердить каждый день.

Темно было почти все время. День сейчас или вечер? Утро или ночь?

Татьяна взглянула на будильник.

В темноте не видно стрелок.