Медовые реки

   От своего барина Мосей вернулся домой, как пьяный. Ведь сам барин завел речь о новой земле, а даром он говорить не будет. Мосей встряхивал головой и чесал в затылке. Что же, у батюшки-царя земли сколько угодно, да и Кавказ велик. Всем места найдется. Чем толкаться по заработкам, за милую душу поработать-бы на своей земле.   Увлеченный своими мыслями, Мосей не замечал, что в его артели творится что-то не совсем ладное. Тамбовцы начали скучать, что было связано с временем года. Всплыла настоящая мужицкая тоска о своей сиротевшей земле, о сиротевших домах и сиротевших семьях. Крымская яркая весна казалась обидной. В результате явилось несколько прогульных дней. Единственным живым местом в артели являлась Донька, за которой все ухаживали, как за родной. Исключение в этом случае представлял один ?едос, который старался избегать Доньки и почему-то злился на нее.   -- Ну, ты, корявая губерния...-- ворчал ?едос, когда Донька проходила мимо.   В свою очередь Донька не оставалась в долгу, и когда Анисья Филипповна политично наводила ее на разговор о ?едосе, грубо отвечала:   -- Этот-то? Да я его и видеть-то не могу... На сердце мутит. Шалый ион... тошный...   ?едос сам не знал, что такое с ним делается, и совершенно не знал, куда ему деваться в свободные часы, особенно по праздникам. И в своей артели тошно, и на чужих людях тошно. Он уходил куда-нибудь на набережную и по целым часам смотрел на море. На набережной и в праздники работа кипела. На базаре ?едос избегал заходить в лавочку Фрола Иваныча, а забирался куда-нибудь в сестную, где толклись пропойцы. И какого только тут народа не было, и почти все грамотные. Они тоже работали временами, чтобы сейчас-же и пропить весь заработок. ?едос среди них казался богатырем и с презрением смотрел на этих несчастных, у которых лица опухли от пьянства, руки и ноги тряслись, глаза слезились.   -- Господи, да откуда такие люди берутся?-- с тоской думал ?едос.   Попадались и женщины пьянчужки, ходившия с синяками, рваныя и грязныя. Это была последняя степень падения. Пробовал ?едос приставать к туркам, которые ему нравились, но они как-то сторонились от него, да и разговориться с ними было трудно. Русские рабочие часто роптали на свою судьбу, волновались и при всяком удобном случае ругались, а турки держали себя так спокойно и с каким-то особенным достоинством носили свои рабочия лохмотья. А главное, до сих пор ?едос не видал ни одного, пьянаго турка...   А борьба между русскими и турками велась по всей линии. Пока торжествовали турки, хотя Фрол Иваныч и грозил им погромом, случавшимся в Ялте не раз. Совершенно безучастными оставались в этой борьбе за труд одни крымские татары, из которых прибрежные жили припеваючи на счет своих табачных платанций, виноградников и приезжих туристов. Настоящие горные татары появлялись редко и жили в своих горных гнездах неизвестно как и чем. Они привозили дрова, уголь, овечий сыр, молодых барашков, овощи -- и тем ограничивались. Странно было сопоставить черноволосых побежденных, сытых и сравнительно обезпеченных, и пришлых, большею частью белокурых или светлорусых победителей, прибитых волной всяких злоключений к чужому берегу. Типичнее всего была русская баба, которая обработывала табачныя плантации и ходила "коло винограду".   Раз ?едос обходом пробрался по базару, минуя заведение Фрола Иваныча, и неожиданно натолкнулся на Доньку, которая ходила за хлебом для артели. ?едос сделал вид, что не узнал ея, и повернул в сторону, Донька тоже хотела повернуть, но прямо натолкнулась, на ?едоса.   -- Ах, ты, чучело гороховое!-- проворчал ?едос.   -- А ты чего смотришь, шалый?!-- огрызнулась Донька.   ?едос погрозил ей кулаком, свернул в сторону и зашагал к толпе турок. Донька стояла на месте, и у нея на глазах навернулись слезы.   Донька, по приглашению "барышни", раза два бывала в "России", но потом перестала ходить. Ее удивляло какое-то особенное нахальство этой барышни, которая не стеснялась выспрашивать ее о самых интимных вещах.   -- Тебе не страшно жить одной с мужиками?-- спрашивала ее Ирина.-- Ведь их много, они такие грубые, слова говорят такия...   Донька не понимала.   -- Может быть, тебе кто-нибудь нравится?-- продолжала барышня наводящие вопросы.   -- Дядя Мосей нравится...   -- Ну, это само собой. А из парней? У вас ведь это все просто... Я видела в деревне сама, как парни хватали девушек в охапку... щипали их...   -- Так это на играх, барышня, а не на артели. На артели у нас строго... Дядя Мосей не любит баловства. Ни-ни...   -- А все-таки, есть такой парень, который тебе нравится?   Донька конфузилась.   -- Одним словом, жених?..   -- Это уж дядя Мосей, барышня, знает...   -- Да ведь не дяде Мосею замуж выходить, а тебе... Кто у вас в артели первый красавец?   -- Все красавцы... На деревне девушки болтали о ?едосе, только он совсем шалый. И на человека не походит...   Донька чувствовала себя неловко, когда барышня впивалась в нее своими "колючими" глазами или начинала улыбаться. Раз Донька не выдержала и откровенно заявила:   -- А вы смеетесь надо мной, барышня, как над писаной дурой... Делать вам нечего, вот и потешаетесь над деревенщиной.   -- Нет, не потешаюсь,-- оправдывалась Ирина, немного смутившись.-- А просто мне интересно, как другия девушки на свете живут, что оне думают и чувствуют.   Донька расхохоталась. Уж очень смешныя слова барышня разговаривает: кто-же не знает, о чем все девки думают... Очень даже просто. Вон как Анисья Филипповна пристает с ?едосом, точно он у нея в зубах завяз.   -- Тебе очень хочется замуж, Донька?   -- Н-не... В девушках лучше.   -- Зачем-же тогда выходят замуж?   -- А так: выдадут -- и все тут. Вот как девки-то ревут, когда их окручивают. Самая безстрашная и та голосом воет...   Для Ирины эта "танбовка" являлась своего рода сфинксом, котораго она никак не могла разгадать. Путешественник-этнограф, которому Донька была предявлена в качестве вещественнаго доказательства от тамбовской антропологии, решительно ничего в ней не нашел, что разочаровало Ирину, и Донька была исключена из реестра развлекающих редкостей. Простившись с живой игрушкой, Ирина почувствовала ту гнетущую доску, для которой специально создана русская "барышня не у дел". Даже было обидно думать, что вот эта самая смешная Донька кому-то нужна, что у нея есть свое место в тамбовской артели, что какая-то таинственная Анисья Филиповна хочет ее окрутить с каким-то тамбовским ?едосом и что все это нужное, настоящее, серьезное, как серьезно шумит море, серьезно растет трава, серьезно идет дождь.,   С отцом у Ирины были совершенно дружеския отношения, и она не стеснялась говорить с ним откровенно. После увольнения Доньки, она за вечерним чаем долго говорила с ним на эту тему.   -- Папа, почему я чувствую себя никому ненужной?   -- Очень просто: повышенная требовательность. Нынешния девушки ищут непременно героев, а таковых слишком мало, даже почти нет.   -- Какие там герои, папа, просто интересный человек -- и вполне достаточно.   -- И таких интересных мужчин нет, моя милая. Эта погоня за интересными людьми обличает только собственную внутреннюю пустоту, безсодержательность и вялость. Собственное ничтожество мы желаем оправдать на содержательности другого. Это моральное тунеядство... И твоя Донька, конечно, стоит неизмеримо выше тебя, потому что знает, что ей делать, а это главное.   -- Ах, папа, все это непутныя слова, которыя еще никого не убедили и не сделали лучше.   -- Нет, это нужно и знать, и чувствовать, Ирина. Я жил много заграницей, много видел и пришел к убеждению, что лучше русскаго мужика и русской бабы ничего нет. Да...   -- В тебе, папа, говорит уволенный в отставку рабовладелец.   -- Ничуть! Ты ошибаешься... Ты вот читаешь историю, где господа-историки так красиво подкладывают исторические законы под совершившиеся факты и не видят настоящаго. Например, кто проделал всю русскую историю? Да вот эта самая тамбовка Донька, которая совсем не интересна для твоего этнографа. А для меня это все ясно... Я говорю не о том, что Донька родила эту историю,-- нет, она внесла в нее все покоряющую живучесть, изумительную эластичность форм, еще более изумительную приспособляемость в каком угодно цоложении. Эта Донька, как кошка, которую выбросили из пятаго этажа и которая непременно упадет прямо на ноги... И я ее люблю, русскую бабу. Ее историки совершенно просмотрели. Да и сейчас ее не видят... Помнишь, когда ездили на воды под Учан-Су, там по дороге все табачныя плантации были усеяны русскими бабами. Татарская баба не может работать у себя дома, а русская баба бредет искать работы за тысячи верст. Ее и ветром сушит, и солнцем жжет, и дождем мочит, а она все-таки делает свое бабье дело. Ведь это стоит хорошаго завоевания, и никто этого не видит. Бабе тесно стало дома, и она пошла оплодотворять своим великим бабьим трудом чужую ей землю. Самое это великое дело, когда есть настоящая баба... Ты слыхала, вероятно, что есть так называемый русский скот -- крестьянская лошадь, крестьянская корова, деревенская курица? Это самая изумительная зоология, потому что она разрешила неразрешимую экономическую задачу, т. е. при наличности minimum'а условий получается maximum производительности. Особенно характерна корова-крестьянка, возведенная в тип. Есть, так называемыя, коровы-тасканки и коровы-горемыки, подразделяющияся на кровных горемык и полукровных горемык. Это маленькое тощее создание, которое целую зиму обходится без пищи и которое до того ослабевает к весне, что его нужно вытаскивать на весенния зелени, где оно отгуливается. Про курицу и говорить нечего: она должна класть яйца и кормиться сама. А кто создал эти живыя чудеса хозяйства? Создала Донька...   Черепов медленно шагал по комнате, пуская синеватый дым дорогой сигары. Когда он говорил, его лицо делалось красивым, и Ирина любовалась им. Такой умный, хороший и понимающий старик... А между тем он пустил своих бывших крепостных с даровым наделом нищими, вечно судился за потравы и кончил тем, что раззорил все свое хозяйство и проедал сейчас последния крохи. Ирина все это знала и никак не могла понять отца, в котором слова, мысли и дела шли разными дорогами.