Медовый месяц

— Ты глупа. Обыкновенная, недалекая распутная самка, я переоценил тебя. Так вот, я ехал по городу, порой превышая скорость, так как знал, что гаишники вряд ли решаться меня остановить. Машину отца знают в городе и уважают его, будь он неладен! Это был кайф! — он даже причмокнул губами от удовольствия. — Я гордился своей смелостью, своим безрассудством. Я балансировал на тонком канате, рискуя в любой момент сорваться, и получал от этого громадное наслаждение! — Он замолчал, молчала и я, пытаясь не сойти с ума от всего услышанного. — А потом я отвез ее тело туда, где его и нашли, и, как всегда, отрезал прядь волос на память.

Ах, как мне нравилось доставать эти волосы и вспоминая, разглядывать их. Я хранил эти волосы дома, в своем письменном столе, среди книг и тетрадей. Их было довольно легко найти, и это тоже было «хождением по канату над пропастью», настоящим риском, — и я получал от этого удовольствие.

«Я просто дура! — в бессильной ярости подумала я. — Безмозглая идиотка! Все было так очевидно, но я, как слепая, ничего не желала замечать! И этот фильм навел меня на верную мысль, но я ошиблась в определении преступника, заподозрив Сашу, а настоящий убийца все это время был со мной рядом, и мы спали в одной постели. От этой мысли мне стало совсем нехорошо. Я вспомнила, как исступленно мы занимались любовью в ту ночь, когда пропала Лиза. Она уже была мертва, а я не подозревала об этом и отдавалась ее убийце.

Господи, как же искусно он притворялся, когда на следующий день помогал искать Лизу и делал вид, что волнуется! Утешал меня, изображал печаль, а она уже была мертва! Я даже застонала от этого кошмара и закусила губу.

— А ту девочку, в парке, тоже ты убил? — с трудом ворочая языком, спросила я.

— Какую девочку? — вполне искренне удивился он.

— Которую изнасиловали и задушили в городском парке.

— Конечно, нет! Как ты могла подумать такое! — он даже обиделся на меня за такое предположение. Я же не насильник! Не надо ставить меня в один ряд с этим дерьмом. Похоже, это сделал тот тип, который сейчас находится в тюрьме и обвиняется в совершении всех этих убийств. Вовремя, очень вовремя! Хотя обидно, конечно, что этому жалкому типу несправедливо приписывают и мои преступления. Но ничего, еще не вечер. Все еще можно исправить. Позднее. А пока… Впрочем… — Он как-то сразу сник и опустил плечи. — Теперь мне уже все равно, потому что мамы больше нет… Единственной женщины, которая не предала меня и которая любила по-настоящему. А значит, уже все неважно, все, все… — повторил он раз десять подряд, глядя прямо перед собой неподвижным, застывшим взглядом.

И вдруг его взгляд задержался на мне, и в глубине зрачков промелькнул опасный огонек. И прежде чем я успела понять, ЧТО сейчас произойдет, и отскочить в сторону, его руки оказались на моей шее, и я почувствовала, как они железными тисками сжимают мои кости. Эти руки, которые столько раз ласкали меня, гладили, утешали, теперь собирались лишить меня жизни. Я сопротивлялась изо всех сил, но силы эти были неравными. Я слабела с каждой секундой, становилось труднее дышать, перед глазами появилась черная пелена… Больно, господи, как же больно! И вдруг я нашла выход — надо просто перестать сопротивляться и покориться судьбе. Все равно, как сказал мой убийца, все уже не важно, разве я смогу жить после всего, что мне пришлось пережить и узнать? А значит, самым лучшим выходом будет смерть. Ведь если я умру, то не смогу чувствовать ни боли, ни страха. Ничего… Мне даже стало легче дышать от этой мысли. Боль в горле стала слабее, и я почувствовала облегчение. Расслабилась. Закрыла глаза… И блаженное тепло разлилось по всему телу. Я поняла, что умираю. Но мне не было страшно или грустно от этой мысли. Напротив. Хорошо и легко. Смерть была для меня желанной, так как несла избавление от боли. Физической и душевной…

Но вдруг, что это? Я почувствовала, как что-то тяжелое наваливается на меня, тиски, сжимающие горло, слабеют. Я открыла глаза и увидела над собой белое лицо, закатывающиеся белки глаз и посиневшие губы, из уголка которых течет алая струйка крови. И эти губы прошептали едва слышно мое имя:

— Маша…

Он хотел сказать что-то еще, но не успел, и упал на меня всем телом. А я, ускользающим краем сознания, смогла увидеть бегущего ко мне человека с пистолетом в руке. В этом человеке я узнала Сашу. Последнее, что я помнила, было его белое лицо, почти такое же белое, как у его мертвого сына, которого он только что застрелил… Он склонился надо мной и выдохнул:

— Ты жива?! Как ты?

— Все хорошо, — прошептала я непослушными губами, с трудом выталкивая слова из безумно саднящего горла, и потеряла сознание…

Глава 13