Фанни была не в силах оторвать от него взгляд, но вот он тронул пальцем воротник, негромко кашлянул и обернулся к оркестру. Вновь появилась музыка, бурная, беззаботная, страстная, она метнулась в открытое небо и вернулась к одинокой фигуре старика. Стиснув руки и ни на кого не глядя, он запел.
— Бог ты мой! — воскликнул Джордж.
Изумились все, даже дети, которые, оторвавшись от мороженого, застыли с поднятыми ложками… Тоненький, слабый голосок, как воспоминание о прежнем, наверное, красивом голосе, пел по-испански в абсолютной тишине. Он дрожал, но тянулся вверх, касался высоких нот и падал вниз; это было неизбежно, и он молил о пощаде. Оркестр заиграл другую мелодию, и старик поклонился публике, сознавая, что он отвержен, что это был провал.
За несколько секунд до конца песни один из малышей громко рассмеялся, все улыбались, все… кроме Фанни и Джорджа.
Фанни будто очнулась и поняла, что жизнь может быть и такой. Наверное, он не один. Их много и они страдают. Она поглядела на великое море, словно в любовном порыве набегавшее на берег, на небо, ярко освещенное заходящим солнцем. Откуда у них с Джорджем право на счастье? Разве это не жестоко? Значит, в жизни есть, существует нечто такое, отчего все возможно. Что же? Она повернулась к Джорджу.
Однако Джордж думал совсем о другом. Бедняга, забавный у него голос, но именно из-за него Джорджа охватило потрясающее чувство, что они с Фанни всего лишь у самого порога своей жизни! Он тоже не отрывал взгляда от блестящей волнующейся поверхности моря, даже немного приоткрыл рот, будто захотел выпить его все. Море! Прекрасное море! Только рядом с ним мужчина может по-настоящему ощутить себя мужчиной.
И Фанни, его Фанни, она тоже смотрит на море, и дыхание у нее самое нежное в мире.
— Фанни? — шепнул Джордж.
В те секунды, что она поворачивалась к нему, Джордж увидел ласковый удивленный взгляд и почувствовал, что сейчас он готов перепрыгнуть через стол и унести ее отсюда…
— Фанни, — быстро проговорил он, — давай уйдем, а? Пойдем в отель. Пожалуйста. Фанни, милая. Прямо сейчас. — Вновь заиграл оркестр. Джордж едва сдерживал себя. — Пошли, пока он опять не завелся.
Мгновением позже их уже не было на веранде.
Кукольный домик
перевод П. Охрименко
Когда добрая старая миссис Хей, погостив у Бернелов, вернулась в город, она прислала оттуда детям кукольный домик. Он был такой большой, что возчик и Пэт вдвоем внесли его во двор и так и оставили стоять на двух деревянных ящиках возле сарая. Погода не могла испортить его — стояло лето. А к тому времени, когда придется внести его в дом, запах краски, может быть, выветрится. Потому что, по мнению тети Берил, от этого запаха («Конечно, старая миссис Хей очень любезна, очень-очень любезна и щедра!»), — так вот, от запаха этой краски вполне можно было заболеть. Даже до того, как с домика сняли холст. А уж после…
Так он и стоял пока, этот кукольный домик, выкрашенный темно-зеленой и ярко-желтой масляной краской. Две маленькие трубы, прочно приклеенные к крыше, были красные с белым, а дверь, покрытая желтым лаком, напоминала тянучку. Вместо переплетов на четырех окошечках — настоящих окошечках — были проведены широкие зеленые полосы. Было там и крошечное желтое крыльцо; с крыши свисали капли застывшей краски…
Нет, замечательный, замечательный домик! Подумаешь, запах! Запах тоже был неотъемлемой частью новизны и радости!
— А ну, скорее откройте дверь!
Крючок сбоку накрепко запирал дверь. Пэт с трудом снял его перочинным ножом, и сразу откинулась вся передняя стенка домика, и можно было одновременно видеть и гостиную, и столовую, и кухню, и две спальни. Вот так и должен открываться дом! Почему не все дома так открываются? Это было бы гораздо интереснее, чем входить через дверь в мрачную переднюю, где рядом с вешалкой валяются два зонтика. Вот так — не правда ли? — хотелось бы вам увидеть каждый дом, в который вы собираетесь войти. Быть может, Бог именно так и открывает дома, когда вместе с ангелом тихо обходит их дозором в глухую полночь…
— Ой! — Дети Бернел даже застонали от восторга.
Они просто изнемогали — до того чудесен был этот дом. Никогда в жизни они не видели ничего подобного. Все комнаты оклеены обоями. На обоях нарисованы настоящие картины, обведенные золотыми рамами. Полы во всех комнатах, кроме кухни, устланы красными коврами; в гостиной стоят красные плюшевые кресла, в столовой — зеленые; столы, кровати с настоящими простынями и одеялами, колыбелька, плита, кухонные полки с крохотными тарелочками и большим кувшином. Но больше всего понравилась Кези — до невозможности понравилась! — маленькая лампа. Она стояла посреди стола в столовой — прелестная янтарная лампочка с белым абажуром. Она даже была чем-то наполнена, хоть возьми и зажигай, но, конечно, ее нельзя было зажигать. Все же внутри было что-то похожее на керосин — оно переливалось, когда трясли лампочку.