Медовый месяц в улье

– Знаешь, они ненавидят казни. Казни бередят остальных заключенных. Те колотят в двери, никому не дают покоя. Все на нервах… сидят в клетках, как звери, поодиночке… Ад какой-то… Все мы сидим в одиночках… “Не могу выйти”, – твердил скворец…[344] Если б только можно было вылететь на минутку, или уснуть, или перестать думать… Да чтоб эти проклятые часы сгорели! Гарриет, ради бога, не отпускай меня… вытащи меня… взломай дверцу…

– Тише, душа моя. Я здесь. Мы будем вместе.

С восточной стороны темнота в окне начала бледнеть – это были предвестники зари.

– Не отпускай меня.

Они ждали. Стало светать.

Внезапно он сказал: “Да черт возьми!” – и начал плакать, сначала неловко и неумело, потом свободнее. Он сжался в комок у ее колен, а она обняла его и так держала, прижав к груди и обхватив руками его голову, чтобы он не услышал, как часы пробьют восемь.

В лампаде Туллии чудесный свет
Горел пятнадцать сотен лет.
Но спорят с древнею святыней
Два светоча любви, зажженных ныне!
Огонь неутомим,
И все, что ни соприкоснется с ним,
Он обратит в огонь и жадно сгложет,
Но вас пожар любовный сжечь не может:
Вы сами – пламя! Каждому из вас
Дано гореть, и жечь, ввергать в экстаз,
И вспыхивать, как в первый день, от взора милых глаз[345]

.

Джон Донн “Эпиталама по случаю бракосочетания графа Сомерсета”

Толбойз

– Отец!

– Да, сын мой.

– Вы помните эти персики мистера Паффета, большущие, прямо огромные, которые вы мне сказали не рвать?

– Да?

– Вот я их рванул.

Лорд Питер Уимзи перевернулся на спину и в ужасе уставился на своего отпрыска. Его жена отложила шитье.

– Что за хулиганство, Бредон! Бедный мистер Паффет собирался выставить их на цветочной выставке[346].

– Ну, мамочка, я не специально. Это на спор. Ограничившись таким своеобразным объяснением, мастер Бредон Уимзи снова обратил свой честный взгляд на отца. Отец застонал и сел.

– И что, обязательно ставить меня в известность? Я надеюсь, Бредон, что из тебя не вырастет зануда.

– Понимаете, отец, мистер Паффет меня увидел. И он собирается зайти к вам на пару слов, только чистый воротничок наденет.

– А, понятно, – с облегчением сказал его светлость. – И ты решил, что лучше разобраться с этим делом сейчас, пока версия другой стороны не разгневала меня еще сильнее?

– Если вы не против, сэр.

– Это, по крайней мере, разумный подход. Хорошо, Бредон. Поднимись в мою спальню и приготовься к экзекуции. Трость за туалетным столиком.

– Да, отец. Вы ведь скоро придете, сэр?

– Я оставлю ровно столько времени, сколько нужно, чтобы осознать содеянное и раскаяться. Вперед!

Нарушитель поспешил в направлении дома и скрылся из виду, экзекутор же тяжело поднялся на ноги и неторопливо зашагал следом, грозно закатывая рукава.

– О боже! – воскликнула мисс Кверк. Она в ужасе смотрела сквозь очки на Гарриет, которая безмятежно вернулась к своим лоскуткам. – Но вы ведь конечно же не позволите ему бить малютку тростью?

– Позволю? – Вопрос позабавил Гарриет. – Вряд ли это подходящее слово.

– Но, Гарриет, милая, так же нельзя. Вы не понимаете, как это опасно. Он может необратимо травмировать мальчика. Маленьких людей надо переубеждать, а не ломать их дух жестокостью. Когда вы так унижаете ребенка и причиняете ему боль, вы заставляете его чувствовать себя беспомощным и неполноценным, и все это подавленное возмущение прорвется потом самым необычным и ужасающим образом.

– Не думаю, что он возмущается, – сказала Гарриет. – Он привязан к отцу.

– Ну, если так, – парировала мисс Кверк, – то это какой-то мазохизм и его надо прекратить, то есть плавно увести в другом направлении. Это противоестественно. Как можно испытывать здоровую привязанность к тому, кто тебя бьет?

– Не знаю, но так часто бывает. Мать Питера лупцевала его шлепанцем, и они всегда были лучшими друзьями.

– Если бы у меня был собственный ребенок, – сказала мисс Кверк, – я бы никому не позволила и пальцем его тронуть. Всех моих маленьких племянников и племянниц воспитывают по современным просвещенным принципам. Они даже не знают слова “нельзя”. Вот посмотрите, что получается. Именно потому, что вашему мальчику сказали не рвать персики, он их сорвал. Если бы ему не запретили, он бы не ослушался.

– Да, – сказала Гарриет, – думаю, так оно и есть. Он бы все равно сорвал персики, но непослушания в этом бы не было.

– Вот именно! – торжествующе воскликнула мисс Кверк. – Видите: вы выдумываете преступление, а потом наказываете за него бедного ребенка. К тому же если бы не запрет, он бы оставил фрукты в покое.

– Вы не знаете Бредона. Он ничего не оставляет в покое.