Медовый месяц в улье

– Как я понимаю, эта комната скоро понадобится полиции. Доктор еще там?

– По-видимому, он закончил свое исследование, миледи.

– Хорошенькое дельце, ничего не скажешь, – сказал мистер Макбрайд.

La caill’, la tourterelle
Et la joli’perdrix

—Auprès de ma blonde
Qu’il fait bon, fait bon, fait bon,
Auprès de ma blonde…[122]

Мистер Макбрайд оглянулся в возмущении. У него были свои представления о приличиях. Бантер рванулся к окну и привлек рассеянное внимание певца.

– Да, Бантер?

– Простите, ваша светлость. Но, учитывая печальное происшествие…

– Э… что? А, прошу прощения. Я издавал какие-то звуки?

– Мой дорогой.

Он едва заметно, украдкой, улыбнулся, как будто бросая ей вызов, но она не дрогнула и выдержала ровный тон укоряющей жены.

– Бедная мисс Твиттертон пытается заснуть.

– Да. Извини. Ужасно бестактно с моей стороны. Тем более в доме скорби и так далее. – В его голосе прозвучало странное раздражение. – Хотя лично мне не кажется, что хоть кто-нибудь – кто-нибудь – испытывает чувство утраты.

– Кроме этого Крачли с его сорока фунтами, – сказал мистер Макбрайд. – Он-то горюет взаправду.

– С этой точки зрения, – сказал его светлость, – вы должны быть главным плакальщиком.

– Думаете, меня ждут бессонные ночи? Это вряд ли, – возразил мистер Макбрайд. – Деньги-то не мои, – прямодушно добавил он. Он встал, открыл дверь и выглянул в коридор. – Надеюсь, они там не заснули. Мне надо немедленно ехать обратно в Лондон, поговорить с мистером Абрахамсом. Жаль, что у вас нет телефона. – Он замолк на мгновение. – На вашем месте я бы тоже особо не убивался. Как по мне, покойник был тот еще старый мошенник, туда ему и дорога.

Он вышел, и сразу задышалось легче, как если бы убрали похоронные букеты.

– Боюсь, что он прав, – сказала Гарриет.

– Ну и хорошо, так ведь? – нарочито легкомысленно отозвался Питер. – Когда я расследую убийство, не люблю излишне сочувствовать трупу. Личное отношение такого рода – дурной тон.

– Питер, тебе точно нужно это расследовать? Так не вовремя.

Бантер, сложив тарелки на поднос, отправился к выходу. Случилось неизбежное. Пусть сами договариваются. Его предупреждение прозвучало.

– Нет, не нужно. Но я думаю, что займусь этим делом. Убийства ударяют мне в голову, как вино. Я не могу от них отказаться.

– Даже сейчас? Никто от тебя этого не ждет! У тебя есть право иногда жить своей жизнью. И преступление такое мерзкое – грязное и противное.

– Вот в том-то и дело, – заговорил он с неожиданной страстью. – Потому-то я и не могу умыть руки. Оно не красочное. Оно не захватывающее. В нем нет ничего увлекательного. Грязная, скотская бойня, словно мясник поработал тесаком. Меня от него тошнит. Но кто я, черт подери, такой, чтобы выбирать себе преступления?

– Я понимаю. Но все-таки оно без спроса свалилось нам на голову. Тебя пока никто не просил помочь.

– Ты думаешь, меня так часто “просят помочь”? – спросил он с горечью. – В половине случаев я сам лезу помогать из чистого упрямства, из любопытства. Лорд Питер Уимзи, сыщик-аристократ, – боже мой! Состоятельный бездельник балуется расследованиями. Так ведь обо мне говорят?

– Иногда. Однажды я страшно вспылила, когда при мне так сказали. Еще до нашей помолвки. Это заставило меня задуматься, не слишком ли я к тебе привязалась.

– Серьезно? Тогда, пожалуй, мне не следует давать почву для таких обвинений. Какого дьявола люди вроде меня толкутся меж небом и землею?[123]Я не могу махнуть на все рукой просто потому, что случившееся создает неудобства для моей светлости, как Бантер говорит о трубочисте. Я ненавижу насилие! Я презираю войны, и убийства, и людей, которые ссорятся и дерутся, как звери! Не говори, что это меня не касается. Это касается всех.

– Конечно же касается, Питер. Продолжай. Во мне просто заговорила женщина или что-то в этом роде. Мне показалось, что тебе не помешало бы немного мира и покоя. Но похоже, лотофага[124] из тебя не выйдет.

– Я не могу быть лотофагом, даже с тобой, – сказал он прочувствованно, – когда отовсюду лезут трупы.

– И не надо, ангел мой, и не надо. Набери лучше полный рот колючего кактуса. И не обращай внимания на мои дурацкие попытки устлать твой путь лепестками роз. Нам не впервой вместе идти по следу. Только, – она на миг замялась, поскольку перед ней как кошмар замаячила еще одна разрушительная для брака опасность, – ты позволишь мне помогать тебе во всем?

К ее облегчению, он засмеялся:

– Хорошо, Domina[125]. Я обещаю тебе. Кактус обоим или никому, и никакого лотоса, пока его нельзя вкусить вместе. Я не буду притворяться правильным британским мужем – несмотря на твою опасную вспышку женской заботливости. Ефиоплянин останется черным и не отнимет пятен у барса[126].