Медовый рай

Он повернулся, равнодушно взглянул на оружие.

— Пожалуйста. — Белка медленно подняла руку. — Не делай этого. Я тебя очень прошу.

— Ты знаешь, София… — Он грустно улыбнулся. — Если бы ты смогла нажать курок…

— Ты думаешь, я не смогу? — Она сделала шаг, целясь ему в грудь. — Мне терять нечего! Ты понимаешь это — мне нечего терять!

Питер кивнул.

— Тогда стреляй. — Он показал пальцем на грудь: — Вот сюда. Тут сердце.

Белка закусила губу, она почувствовала, как вспотела рука, как маслянистый курок стал скользким и жарким. Ладонь затекла, мерзкая дрожь передалась стволу, мушка плясала между грудью охранника в серой майке и открытой дверью. Оттуда, из южной душной ночи, доносился звон цикад.

Питер стоял и ждал.

Белка попыталась еще раз — вдохнула, задержала дыхание. Нужно просто сильней надавить пальцем — и все. Ведь тогда, той ночью… Просто надавить… Рука дрожала все сильней, проклятая майка теперь скакала, как заяц. Просто надавить! Белка зажмурилась, скривила рот, словно собиралась зареветь.

— Сволочь! — Она бросила револьвер на землю. — Сволочь! Ну ты бы хоть сам застрелился! Сам! Если уж тебе так сдохнуть хочется. Сам…

— Не могу сам, — печально сказал Питер. — Грех это.

37

Закрыв лицо ладонями, Белка рыдала. Изредка всхлипывала, словно пытаясь судорожно вдохнуть. Питер сделал шаг к ней, остановился.

— Тут сигнала нет. Во всей округе, — словно оправдываясь за округу, сказал он. — Я пойду в дом, там телефон… такой… на шнуре.

Белка будто не слышала. От мокрых ладоней пахло слезами, оружейной смазкой и дешевым солдатским одеколоном. Стыд, отчаянье, собственная ничтожность — больше всего Белке хотелось исчезнуть, раствориться. Провалиться сквозь землю. В ад? Да хоть в ад, лишь бы отсюда. Он сказал — грех, а ведь она пыталась убить себя. Ей тогда и в голову не пришло, что это грех. Не было сил жить — и все, каждая минута была наполнена такой болью, такой жгучей болью. И почему Бог решил, что это грех?

Питер толкнул дверь, петли ржаво заскрипели. Он нерешительно постоял перед входом, помедлил в пыльном желтом круге тусклого света. Потом неторопливо вошел в темноту. Хруст гравия стал удаляться, постепенно сливаясь с отчаянным гомоном цикад. Белка никогда не слышала таких громких цикад.

— Погоди! — крикнула Белка.

Оставаться в гараже одной стало невыносимо жутко. С мертвым Бесом в луже засохшей грязи, с рыжим стулом, от которого тянулись страшные черные провода, с мраморным ангелом, который печально продолжал указывать куда-то вверх своим окровавленным пальцем. С этим проклятым револьвером, тускло сияющим вороненой сталью на земляном полу.

— Погоди, — глотая слезы, повторила она. — Я с тобой.

Она вышла в ночь. Замешкалась — после света тьма была кромешной. Белка выставила руки и осторожно пошла вперед. Постепенно проступила линия горизонта — плоский горб черной горы, над ним черное небо. Нет, не черное — небо оказалось синим, глубоким, бархатным. Белка подняла голову, остановилась.

— Господи, — прошептала она, — сколько их!

Над ней, торжественно мерцая и пульсируя, плыл Млечный Путь. Справа висел ковш Медведицы, чуть дальше среди сияющей россыпи она различила три звезды на поясе Ориона. Бездонное небо пугало своей величественной отрешенностью, своим фундаментальным спокойствием. У Белки пробежали мурашки по спине — она нутром ощутила грандиозность творения, холод и торжественный покой бездны.

— Сколько звезд… — совсем рядом прошептал Питер. Он стоял в двух шагах от нее, запрокинув голову.

— Страшно… — тихо проговорила она.

— Нет. Хорошо… — Белка почувствовала, что он улыбается. — Именно так выглядит надежда.

38

Они вошли в дом на ощупь — кто-то погасил фонарь над входом. Белке в нос ударил резкий запах зверинца. Еще она услышала странный звук — тонкое, едва слышное попискивание, словно целая армия лилипутов выстукивала на миниатюрных ключах сигналы на азбуке Морзе.

— Что это? — прошептала она, трогая руками темноту. — Где выключатель?

— Ищу… — шепотом ответил Питер.

Белка слышала сухой звук его ладони, шарящей по стене. Слева взвыла половица, потом что-то загремело — похоже, Питер налетел на стул. Белка застыла, прислушиваясь. Где-то в непроницаемой глубине дома что-то охнуло, потом оттуда послышался деревянный стук: тук, тук, тук, — точно кто-то лениво ронял крупные орехи на пол. Стук приближался. Совсем рядом протяжно заскрипела дверь. На потолке раскрылся тусклый веер оранжевого света, и в дверном проеме, словно прямиком из готической сказки, появилась старуха. В одной руке она держала керосиновую лампу, другой опиралась на костыль. На ней была мятая ночная рубаха.

Старуха что-то спросила по-испански, грубо и недовольно. Питер ответил, Белка уловила слово «телефон». Старуха подняла лампу, приблизилась к Белке, бесцеремонно разглядывая ее лицо. Белка подалась назад — от старухи разило чем-то прогорклым, какой-то тошнотворной дрянью, то ли смесью лекарств, то ли тухлой парфюмерией.

— Эста телефон? — повторил Питер, поднося кулак к уху. — Телефон, полиция — энтендэ?

Старуха сердито затараторила, тряся головой, несколько раз повторила имя Стивен.