Медсанбат

И мчатся девушки, обливаясь потом, по пыльному полю, буеракам. Шевченко приходится бежать то трусцой, сопровождая строй сзади, то легкими стремительными прыжками обгонять строй. Девушки понимают, что этот путь он проходит почти дважды: один раз со строем, другой раз проверяя движение, и злость на него как-то сама собой проходит.

— Снять противогазы!

Девчатам идти стало легче, дышать свободнее. Но так длится недолго, подается новая команда:

— Танки слева!

И снова нужно бежать.

— Ну сколько можно нас гонять! — отставая от других, жалуется Фрося Лютик. Ее остренький нос и подбородок густо покрыты потом.

— Не вопи! — отзывается Людмила Лебедь, поправляя выбившиеся из-под пилотки темные волосы. — Знала, куда шла.

Шевченко подает команду:

— Отбой! Отдых десять минут!

— Перекур с дремотой! — бросает Широкая.

— Она еще шутит! — сердится Людмила Лебедь.

«А почему нельзя? — подумал лейтенант. — Это хорошо, если шутит».

Девчата смеются и вприпрыжку разбегаются по кустам, затем собираются и пластом валятся на обочину дороги, стараясь повыше положить ноги. Пыльная трава уже подсохла, не росная. Лейтенант не садится, расхаживает туда-сюда, будто и не оставил позади десять-пятнадцать километров.

— Сейчас бы горбушку хлеба с сальцем! — мечтательно произнесла Анка Широкая. — Как, Рая?

Шайхутдинова сидит, обхватив руками острые коленки.

— Ай, злой язык! — сказала она и отвернулась. — Нишкни, глупая!

Потом Рая что-то быстро-быстро говорит по-татарски.

«Надо обязательно поговорить с Широкой о недопустимости подобных шуток, — решил лейтенант. — Зачем упрекать девушку за то, что она не ест сала? Значит, не принято у них».

— Анка, не приставай к девчонке, — отзывается Аленка Шубина, показывая свои ровные белые зубы. Она словцо делает это нарочно: мол, смотрите, какие они у меня. У нее в руках пучок порозовевших кленовых листьев.

— А может, с парным молочком захотела, Анка? — светловолосая Ася Плаксина провела ладонью по лицу, снизу вверх. Голос ее был хриплый.

— Согласна и с комбижиром. Я, собственно, не жадная до еды. Кто спляшет «цыганочку»— обед отдам. Ей-богу, отдам! А ну! Ля-ля-ля!

— Ну и артистка же ты, Анка!

— А я люблю утку с яблоками, — говорит ни на кого не глядя Наталья Трикоз. — И еще судачка в тесте. У нас в Днепре их много водится.

— Подготовиться к построению!

Неужели десять минут прошло? Ох, как не хочется подниматься! Но все встают и занимают свои места в строю.

Лейтенант понимал их. Он знал: девушкам трудно, но знал и другое: фронт слабых не любит.

— Ш-шагом арш!

Еще привал. У опушки леса занятия по тактике. Ползки по-пластунски, перебежки.

До лейтенанта долетел приглушенный голос Анки Широкой:

— Этак лейтенант нас замордует!

У Анки под мышками на гимнастерке темные круги от пота.

«Милая девушка, разве мне это нужно. Для вас же стараюсь. Знаю, не одна ты такс думаешь; мол, зачем нужна вся эта муштра, фронт ждет медсестер, умеющих лечить раненых, оказывать им помощь, а не ползать по-пластунски».

— Девчата же мы! — теперь возмущается Фрося Лютик

— И ты себя к девчатам причисляешь? — смеется Широкая.

— Ложись! Короткими перебежками до трех отдельно стоящих сосен — вперед! Боец Шубина, — делает лейтенант замечание, — прижимайтесь, прижимайтесь к земле.

— Какой толк к земле прижиматься!

— Хватит зубоскалить, Широкая!

— Почто так...

— Боец Широкая! За недостойное поведение на занятиях — два наряда вне очереди! — объявляет Шевченко.

— Есть, товарищ лейтенант, два наряда за разговорчики! Сейчас вручите или после отбоя?

— После отбоя с лопатой наедине, — ответил лейтенант, а у самого желваки на лице играют. — Сержант Комаревич, проследите за исполнением нарядов!

— Аня! Брось ты выпендриваться! — зло бросает Трикоз, и ее припухлые, полные губы вздрагивают. — Не хватало, чтобы из-за тебя все отделение в перерыв заставили тренироваться.

Потом были занятия по штыковому бою.

— Коли! — командует лейтенант.

Шевченко удивился проворству и ловкости Аленки Шубиной. Ему нравилось наблюдать за ней, за ее умелыми сноровистыми движениями. Не суетится, упражнения выполняет не хуже мужчины.

— Красноармеец Шубина! Благодарю за усердие в службе! — объявил лейтенант.

Она молча и как-то отрешенно смотрела на командира взвода. Во всем ее облике было что-то очень милое: маленький вздернутый носик, капризные губки, карие, чуть раскосые глаза с длинными черными ресницами. Шевченко вдруг показалось, что перед ним совсем не боец, а участница художественной самодеятельности. Закончится спектакль, Аленка Шубина снимет это обмундирование, и все увидят совсем юную, симпатичную девушку. Но в таком состоянии лейтенант был недолго.

— Красноармеец Шубина, от лица службы объявляю благодарность! — повторил он и крепко пожал руку.

— Служу Советскому Союзу! Устала я, товарищ лейтенант, — тихо прошептала Шубина.

— Это окупится на фронте. В учебе поленишься — в бою намучишься.

— Оно-то так, — заметила Шубина. — Но я же медсестра. Меня призвали раненых лечить, а не в штыковые атаки ходить. — Щеки ее запылали нежным малиновым цветом.