Медсестра из Райминстера

Как обычно, она воспользовалась этим моментом, чтобы обсудить со мной одну из пациенток, поступивших к нам в палату с ларингитовой закупоркой. Доктор Маллен вынужден был безотлагательно сделать ей трахеотомию. При таких операциях в послеоперационный период очень важно правильно ухаживать за пациентом. Ни в коем случае нельзя допустить блокировки вставленной внутрь дыхательной трубки. Наиболее опасным осложнением может стать пневмония. Чтобы этого избежать, необходимо постоянно выдерживать в комнате довольно высокую температуру. Старшая сестра поместила эту пациентку в одну из отдельных палат. Теперь Шортер воспользовалась случаем, чтобы рассказать мне, что я должна делать, если вдруг останусь с пациенткой одна и возникнут какие-либо осложнения.

— Однажды я видела, как ребенок умер от того, что трахеотомическая трубка заблокировалась. Вряд ли мне удастся когда-нибудь забыть этот случай, — закончила она мрачно.

Я внутренне собралась. В жизни любой медсестры однажды наступает момент, когда она сознает лежащую на ней ответственность, и для меня такой момент наступил.

— Сегодня у Дьюнн выходной, не так ли? — начала я. — Отдых пойдет ей на пользу. Мне кажется, она какая-то странная все эти дни.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, мне кажется… Она ведет себя как-то странно. Я подумала, что у нее, возможно, психическое расстройство…

Шортер посмотрела на меня через плечо:

— Какой учебник вы штудируете сейчас? Психиатрию, я полагаю? После таких занятий легко предположить, что люди вокруг вас не вполне нормальны… Когда я сама сдавала экзамены, то была убеждена, что у меня маниакальный невроз… Нужно быть очень осторожной в своих суждениях, иначе вы можете оказаться в незавидном положении.

— Простите, сестра, — сказала я быстро и снова сконцентрировалась на своей работе.

— На вашем месте, Kapp, я бы внимательнее следила за собственными ошибками.

Это было сказано без осуждения или язвительности, но я поняла, что разговор окончен.

Я решила не возвращаться больше к этой теме, а то Шортер, чего доброго, еще подумает, что мне самой нужно лечиться, но я твердо решила поговорить с кем-нибудь еще.

На следующее утро такая возможность представилась.

Доктор Маллен остановил меня в коридоре и предложил вступить в теннисный клуб при больнице. Я играла довольно хорошо и охотно согласилась.

По сравнению с Дэвидом Коллендером с Тони Малленом мне было легко найти общий язык.

— Доктор Маллен, могу я вас кое о чем спросить? — туманно начала я. — Если бы у вас был пациент, который разговаривает сам с собой, сочли бы вы тогда, что ему необходимо психиатрическое лечение?

Он почесал затылок:

— Вопросик на тысячу гиней! Дайте подумать…

Он улыбался, принимая мой вопрос за шутку. Я не удивилась этому — ведь никто не воспринимал меня всерьез. Весело поблескивая глазами из-за толстых роговых очков, он притворялся эксцентричным всезнайкой, щеголяя передо мной своими познаниями. Я вынуждена была стоять и беспомощно хихикать, как вдруг дверь из коридора отворилась и вошел Дэвид Коллендер. Он окинул нас быстрым острым взглядом.

— А, вот тот, кто вам нужен! — приветствовал его Тони Маллен. — У Дженни есть пациентка, которая разговаривает сама с собой. Она хочет знать, что это — паранойя или простое слабоумие? — Он засмеялся и ушел.

К моему ужасу, я заметила, что на лице Дэвида Коллендера застыло ледяное неодобрение. Он посмотрел на меня, и в углах его рта появились жесткие складки.

— Значит, вы считаете, что это удачный повод посмеяться?

Я почувствовала, что мои щеки вспыхнули.

— Нет. Я вовсе не смеялась. Я только…

— Медсестра, которая смеется над психическими заболеваниями, недостойна носить свою форму! — отрезал он.

Затем он прошел в кабинет старшей сестры, толкнув вращающуюся дверь с такой злостью, что она чуть не сбила меня с ног.

Я вернулась к себе в палату, чувствуя себя больной и опустошенной. Снова я ощутила, что мое настроение зависит от Дэвида: когда он улыбался, я была на седьмом небе от счастья, когда я впадала у него в немилость, то чувствовала себя одинокой и потерянной, словно ребенок, заблудившийся в темноте.

Я вспомнила свой первый день в Райминстере, то, как поразил и заинтересовал меня доктор Коллендер. Если бы я знала тогда, что от него будет зависеть мое эмоциональное состояние, возможно, я бы убралась отсюда, пока еще на сердце у меня было легко и свободно.

Неужели убралась бы? Веселая и беззаботная, раньше я жила практически на поверхности жизни. Сам того не сознавая, Дэвид Коллендер навсегда изменил мою жизнь.

Хотя в некотором роде он сделал меня лучше: любовь научила меня быть более чуткой и внимательной к другим людям, особенно к пациентам.

Именно поэтому меня так расстроили его последние слова. Уж кто угодно, только не я стану рассматривать психические заболевания как предмет для шутки.

Мне было очень больно от такой несправедливости.