Медведь

Ксенофонтыч не торопился с ответом. Закончив рисовать, он удовлетворенно крякнул и рассудительно ответил:

– А чего ж не жить-то? Будете! Но ожог есть ожог. У вас он глубокий, третьей А степени. Двадцать один день заживать будет. Сейчас мы наложим вам повязку, и возвращайтесь в приемный покой. Там вас поисследуют, а потом – на отделение.

Поеживаясь от точечных прикосновений к раскаленной спине холодного стального пинцета, я думала о том, как красиво звучит мой спинной ожог по отношению к мозговой коме Медведя. Кома третьей степени – ожог третьей степени. Какой рефрен преподнесла нам судьба.

Вот он, закон парности случаев в действии. В медицине он хорошо известен, а в народе имеет другое толкование, но в общем-то все о том же: «Пришла беда – отворяй ворота».

Ксенофонтыч наложил влажную, смоченную в лекарстве повязку, освободил меня от капельницы, и я вернулась на исходные рубежи у входа в больницу. «Поисследование» заключалось в анализе крови, ЭКГ и рентгене.

Поскольку лечь я не могла, кардиограмму мне снимали сидя, отчего резиновые присоски то и дело отваливались от груди. Парни-студенты, работающие в приемном покое, весело смеялись, помогая мне то надеть, то снять халат в разных кабинетах:

– Что, сегодня не ваш день? Как так получилось-то?

– Неудачно кофе попила, – объясняла я, а они удивленно присвистывали.

Закончилось обследование беседой с терапевтом, состоявшей из одного сочувственного и вполне медицинского вопроса:

– Как можно было умудриться, находясь в здравом уме, обжечь спину?

Хотела рассказать ей про Медведя и парность случаев, но подумала: все равно ведь не поверит. Наверняка у них тут есть отделение для людей, утративших связь с реальностью, хотелось бы ограничиться лечением ожога, поэтому ответ мой был краток и правдив:

– Неудачно кофе попила.

Наконец, спустя пару часов, меня отправили в ожоговое отделение.

В жизни часто так бывает: сначала воспоминания ярки, затем постепенно они стираются из памяти, блекнут, отходят на второй план, а то и вовсе улетучиваются.

Когда двери одного из восьми лифтов большой больницы открылись на шестом этаже, в нос ударил тяжелый спертый запах. И я тут же поняла: этот шестой этаж и запах я не забуду никогда.

Одна из подруг, навещавших меня в больнице, сказала:

– Это запах горелой кожи.

Думаю, скорее такой эффект дает сигаретный дым, проникающий с лестничных пролетов, вкупе с наглухо закупоренными окнами в палатах и запахом немытых человеческих тел. Одно я знаю теперь совершенно точно: так пахнет социальное неблагополучие.

В палате помимо меня было три человека. Две старушки и пятидесятилетняя женщина, обгоревшая на пожаре в квартире и проведшая в ожоговой реанимации два месяца. Навещать ее приходила мать, дважды подарившая ей жизнь: первый раз – родив, второй – вытащив из горящей комнаты.

У старушек из нашей палаты, как и у всех старушек отделения, травмы одинаковые – ожоги ног. И все из-за любви к чаю: не удержали в руках вскипевший чайник.

– Перетряхивайте вещи, здесь водятся та-ра-ка-ны, – громко сообщила мне плохо слышащая соседка по палате.

– Не кладите продукты в холодильник, ночью их съедят бомжи, – поспешила поделиться нюансами больничного быта другая соседка.

Самые колоритные персонажи находились, а точнее жили в коридоре. Это лица без определенного места жительства, целыми днями возлежавшие на кроватях, слушавшие радиоприемник и провожавшие долгими загадочными взглядами каждого проходящего мимо. Их теплая компания обитала прямо напротив женской палаты, куда определили меня.

Рассказывать знакомым о том, где, по какому поводу и в каком состоянии я нахожусь, мне не хотелось, ведь любой нормальный человек, узнав о произошедшем, подумает, что такого просто не может быть.

Иногда я и сама начинала подозревать нечто подобное и подозрительно оглядывалась: уж не мерещится ли мне все происходящее? Может быть, я просто сплю? И третьей степени не ожог у меня вовсе, а крепкий сон. Вот проснусь наконец – и мы вместе, здоровые и счастливые. Как раньше, совсем-совсем еще недавно.

Вечером ко мне приехали родственники. Как ни старалась я не поворачиваться к ним спиной, предательски проглядывавшей из-под марлевой повязки, по их вытянувшимся лицам и слезам на глазах я понимала, что масштаб разрушений моей тыльной стороны внушителен.

Присмотревшись, они воскликнули:

– У тебя ожог в форме крыльев, как два сложенных крыла на спине!

После их ухода я подошла к единственному зеркалу над мойкой возле палаты и попыталась рассмотреть свою спину. Действительно, похоже. Определенно – крылья. Перестали биться внутри и вылезли наружу, лишив меня кожи – главной защиты человека от внешнего мира.

Под вечер я впала в уныние и сдалась: сделала пару звонков, рассказав о случившемся. Первой реакцией на мои известия: «Привет, у меня сильно обожжена спина и я лежу в больнице скорой помощи», – было изумленное молчание.

Наверное, мои собеседники тоже думали, что звонок им снится. Я не могла объяснить им, как такое могло случиться, потому что не могла объяснить это себе.