Медведь. Пьесы

Песня не успевает закончиться, как М., заблаговременно положив пистолет в холодильник (туда ей никак не дотянуться), валит Ж. на кушетку, стоящую слева от стола. Прочее автор оставляет на усмотрение постановщика, но полагает, что затемнение было бы непозволительной пошлостью. Гораздо уместнее будет простой и натуралистичный любовный акт, с сопением, рычанием, постаныванием и прочими естественными звуками; насколько далеко зайдет дело у артистов — вопрос их личного выбора. Сестры Бэрри под это дело могут еще что-нибудь спеть.

После того как все закончится, герои некоторое время помолчат. Как ни странно, М. чувствует себя в очередной раз проигравшим, Ж., напротив, — стопроцентная, уверенная победительница.

Он встает и начинает при водить свою одежду в порядок. Достает из холодильника пистолет, прячет.

Она лежит неподвижно.

Ж. Ляг, отдохни. Мужчина, который кончил, должен хотеть спать.

М (все еще задыхаясь). Мужчина, который кончил, много чего должен… как мы знаем…

Ж (с ленивой усмешкой). Послушай, а у тебя теперь получается только с пистолетом, да? Только когда ты представляешь себя нацистом, а партнершу — жертвой холокоста? И всегда под музыку? Наверное, тебе больше подошел бы «Хорст Вессель», но «Хорста Весселя» я не держу.

М. Теперь ты скажешь, — это у вас любимый аргумент, — что в антисемиты всегда подаются неудачники.

Ж. Почему? Вовсе не скажу… Вообще… (Приподнимается с ленивой грацией, смотрит на него, не думая одеваться.) …вообще я тебе скажу, что это большая твоя ошибка — обороняться еще до нападения. Политика, вероятно, выработала такой инстинкт, да? Ах ты мой бедненький… Ну какой же ты неудачник? Ты так завелся, у тебя был такой победительный вид… когда треснула дверца этого буфета, кстати, давно мне надоевшего. Все не соберусь сменить. И потом… все так хорошо получилось. (Потягивается.) Может быть, именно чего-то подобного я от тебя все время и ждала, Роберт Симпсон. Если угодно, даже провоцировала. И пять лет спустя мои усилия увенчались триумфом.

М. Да, ты всегда будешь права. И всегда будешь на коне.

Ж. На коне я еще не была. Может, попробуем?

М. Благодарю, с меня хватит.

Ж. Тебе что, не понравилось? Ах ты несчастненький. Пять лет мечтал, а тут обычная тридцатилетняя тетка. И еще в кухне, на кушетке.

М. Почему же, все шло по плану.

Ж. И это все, о чем ты мечтал пять лет? Ну полно, Бобби, я не верю, что ты так мелок. Давай поиграем еще во что-нибудь. А? Неужели ты вот так сразу и уйдешь? Ну хочешь, я поприседаю под музыку? Хочешь, спляшу на столе? Могу минет… разумеется, когда ты опять придешь в боеготовность. Ты знаешь, я даже вошла во вкус. У мужа все замечательно обстоит с фантазией, но ты же понимаешь, еврейская тема в наших отношениях не звучит. Мы же в некотором смысле оба… У меня еще не было подобного опыта. В жизни все надо испытать, нет? Оказывается, быть жертвой насильника не так уж плохо… особенно для женщины, которая уже несколько пресыщена, но все еще хорошо выглядит. Конечно, у них бы никогда ничего не получалось, если бы нам самим это не нравилось.

М. Имея в виду мужчин?

Ж. Имея в виду антисемитов.

М. Рад, что доставил тебе удовольствие.

Ж. Слушай, что ты дуешься? Лучшее средство обороны — нападение, не так ли? По идее, обижаться должна я. Может быть, тебе для полного удовлетворения надо еще пострелять? (Смеясь.) Ну давай… можно в меня… в конце концов, если мне понравилось быть жертвой, может, понравится и этот последний опыт…

М. Да нет, Дженни. Достаточно. Но знаешь… сразу уходить я действительно не собираюсь. Мне хотелось еще кое-что сказать тебе напоследок.

Ж. Почему напоследок, Бобби? Ты ведешь себя как заправский еврей. Я бы даже сказала — как сионист. Как Гусинский и Березовский вместе, Бобби. Ты прощаешься и не уходишь.

М. Нет, Дженни. На этот раз ухожу. Теперь между нами все кончено. (Невольно смеется.)

Ж (тоже хохоча). То есть кончили оба.