Медведи тоже умеют любить

Искать следы в тайге не просто, особенно ночью. И, наверное, я бы их не нашла, если бы не знала где и что искать. Он был осторожен, очень осторожен. А еще был опытным таежником. На земле осталась только вмятина от его ног, едва видная на прошлогодней листве и хвое, по которой трудно вообще было сказать, что это такое. А вот с кустом черемухи он был не настолько осторожен. Видимо, торопясь скрыться, неаккуратно опустил ветку, и она сломалась. Слом был совсем свежим. Я погасила фонарь, вылезла из кустов и задумалась. Вот только этого мне еще и не хватало! Какой-то чужак ходит кругами около нашей базы. Черт, хоть собаку заводи!! Хотя, я знала, что это бесполезно. У нас уже была одна собака, которую по зиме загрызли волки. Подвергать другую животину опасности, и подсовывать ее на корм волкам, у меня не было ни малейшего желания. Надо поговорить с Санычем, может тут какая заимка где есть, о которой я ничего не знаю. За этими мыслями, я не заметила, как заалел восток, и первые лучи брызнули из-за горизонта. Грянул птичий хор, радуясь солнцу и новому дню.

Глава 4

Рабочий день начался, как всегда, с двух ведер на голову ледяной родниковой воды и кружки крепкого кофе. Мужики уже разгрузили машину, позавтракали и сейчас заводили своих боевых коней. Оставив Андрея на базе, я взяла с собой Василича (ему надо было мукой на пекарне затариться) и Кольку, нашего пострадавшего сучкоруба. Парнишка чувствовал себя неважно. То ли от раны, которая у него болела, то ли от вчерашнего стакана водки, который его заставили выпить мужики.

Приехав в деревню, мы первым делом направились в фельдшерский пункт. Пожилой сухонький дядька в круглых очках, которые делали его похожим на мудрого филина, с пушистым венчиком седых волос на голове вокруг выдающейся лысины, встретил нас на крыльце. Звали его Федор Иванович Корсаков, и был он местным фельдшером. Несмотря на свою благостную внешность, нрав имел довольно суровый, крутой и деревенские его немного побаивались. Мог, когда надо и словом крепким приложить, да и чем-нибудь, что под руку подвернется, а если ничего подходящего не было рядом, то и кулаком заехать.

Он был не местным. Когда-то, очень давно, он попал в Черемухово по распределению после окончания медицинского училища. Женился тут, тут же и детей вырастил. Дети разъехались по городам, жена умерла, а он так и остался в деревне. По его собственному выражению, прирос корнями, так сказать.

По неизвестной для меня причине, Федор Иванович ко мне благоволил. Иногда, когда у меня была свободная минутка, (а такое случалось не очень часто) я забегала к Корсакову, обязательно прихватив с собой какой-нибудь гостинчик из леса: баночку земляничного варенья, соленых груздей, или копченую щуку. Все это мой завхоз умел готовить превосходно, чем вполне обоснованно гордился. Федор Иванович знал бесчисленное количество разных историй, местных баек, легенд, которые усердно коллекционировал, записывая в толстую «амбарную» книгу, и которые мог мастерски пересказывать. Мы садились на веранде его небольшого домика, пили чай, и, замирая от предвкушения, я ожидала начала его историй. Редкие встречи с Федором Ивановичем с традиционным чаепитием, заменяли мне театр и кино, и разные другие развлечения цивилизации, от которых я уже почти отвыкла, долгое время работая в лесу. И должна сказать, эти неспешные посиделки с его рассказами намного превосходили по своей значимости для меня все театры и кинотеатры вместе взятые. Рассказчиком он был умелым и очень артистичным. И я сожалела только об одном, что не так часто могла себе позволить подобный праздник души. Хотя, если разобраться, то в театр мы тоже не каждый день ходим.

Заметив издали мой УАЗ, он отставил кружку с чаем на перила, отгораживающие крыльцо, и, сунув руки в карманы белого халата выжидательно замер. Заметив, как из машины мы вытаскиваем Кольку, посуровел лицом, и, не задавая лишних вопросов, велел следовать за ним. Мы усадили страдальца на старенькую кушетку, оббитую малиновым дерматином, вышарканным по краям за долгие годы использования, и я, обращаясь к хозяину кабинета, который уже мыл руки под простеньким рукомойником, подвешенным над большим эмалированным тазом, проговорила извиняющимся тоном:

– Вот, Федор Иванович, не доглядела я. Парнишка себе топором по ноге съездил, надо бы зашить.

Корсаков вытер тщательно руки о чистое вафельное полотенце, висевшее рядом на гвоздике, поправил на носу очки, и потирая ладони друг о друга проговорил, подходя к кушетке:

– Ну-с… Что тут у вас, молодой человек?

«Молодой человек» побледнел, посмотрел на меня затравленным взглядом, словно ожидая спасения от надвигающейся крокодильей пасти, и пролепетал жалобно, заплетающимся языком:

– Мать, может ну его… Может само заживет? – И постарался сдвинуться в угол от надвигающегося на него, как сама неотвратимая судьба, фельдшера.

Я посмотрела на парня с недоумением.

– Коль, ты чего? Федор Иванович только посмотрит, ну рану там обработает, шовчик наложит, и ты будешь опять, как новенький…