— Водку с ним пить не доводилось, — несколько обиделся степенный хитрованец, — а только за час до того, как вы Хитров рынок обложили, я видел, как он к Парамону зашел. И вошел в дом, как хозяин. А храпы перед ним шапку ломали. Прежде подобного подобострастия я за ними не наблюдал. Они народ гордый и чужаков не признают. А следовательно, он не только у них за своего, а еще и в старших ходит, — обстоятельно заключил Смердячий.
— Интересненькое дельце. И как же он выглядел? — сдержанно, стараясь скрыть нетерпение, поинтересовался генерал.
— Молодой, — уверенно произнес Смердячий, — франтоватый такой, — протянул он уже не без брезгливости. — Такие люди на Хитровке встречаются не часто. Мне достаточно было мельком на него взглянуть, чтобы понять — не нашенский он! Одна трость на пятьсот рубликов потянет. Такую в Санкт-Петербурге не у каждого князя увидишь. Одним словом, немалая фигура!
— Ты хорошо рассмотрел его внешность? Чего в ней было особенного?
Смердячий надолго замолчал, поскреб пятерней затылок и почти с вызовом отвечал:
— А ничего! Рожа у него самая что ни на есть обыкновенная. Ни усов, ни бороды не заприметил. Разве что холеная, — как бы в раздумье протянул он, а потом, беспомощно махнув рукой, добавил: — Ежели разобраться, так такие холеные физиономии где угодно повстречать можно.
— Толку от тебя, уважаемый Алексей Ксенофонтович, ни на понюх табаку, только зря водку жрал.
— Напраслину возводите, ваше сиятельство. Неужто вы в самом деле думаете, что я зря казенные деньги проедал? — В его голос очень проникновенно примешались нотки нешуточной обиды. — Как мог, отрабатывал.
— Вот я и слушаю тебя внимательно, любезнейший, — торжественно протянул Аристов. — Какие у него глаза, брови, рот?
— Да в темноте-то глаз и не распознать, — удрученно объявил Сиваков, соображая, что угощение на этом закончилось. А если генерал и прикажет выставить в следующий раз тарелку со щами, то она будет очень напоминать тюремную баланду. — Хитрый глаз! — уверенно объявил он.
Аристов печально вздохнул, всерьез сожалея о том, что принимал хитрованца как почетного гостя. Самое лучшее, что он мог сделать для просветления бродяжьих мозгов, так это упрятать его в каталажку на несколько суток, тогда, глядишь, заговорил бы, как Златоуст.
Генерал взял бутылку водки. Теперь она была не столь холодной. Налил себе в граненую стопку на два пальца и махом выпил.
Алексей Ксенофонтович, стараясь придать своему бородатому лицу полнейшее равнодушие, проследил за поглощением «Смирновки» и даже нашел в себе силы не взглянуть на стопку, когда господин Аристов негромко стукнул ею об стол.
— Вспомнил, — безрадостно протянул Смердячий. — Уши у него… это самое… круглые.
— Тьфу ты! Дурак ты, братец, — беззлобно обронил Аристов. — Я тебя об особых приметах спрашиваю, а ты мне — уши круглые! У тебя они тоже не квадратные. Узнаешь его, если где увидеть доведется?
— Как не узнать, если он мимо меня прошел. Еще чем-то сладким от него дохнуло. Не то водка какая, не то коньяк.
— До седых волос ты, братец, дожил, а не можешь понять, что от господина пахнет не сивухой, а одеколоном.
— Виноват, господин начальник.
— Вот что, любезнейший Алексей Ксенофонтович, деньги тебе выдавать пока рановато. Получишь их тогда, когда этого господина отыщешь. А сейчас пошел отсюда.
— Ваше сиятельство, ведь верой и правдой служу российскому отечеству… красненькую бы за труды.
Генерал порылся в карманах — брюки отягощали купюры только самого высокого достоинства. Расставаться хотя бы с одной из них выглядело бы большой потерей.
— Послушайте, Вольдемар, вы человек запасливый. У вас не отыщется десяти рублей для этого уважаемого человека?
Адъютант извлек из кармана ворох мелких купюр и, отсчитав десять рублей, положил на стол.
— Премного благодарен, ваше сиятельство, — протянул Сиваков, смахивая ладонью рубли.
— Полно, голубчик, — отмахнулся Аристов. — Ступай себе.
Когда Смердячий удалился, Аристов брезгливо поморщился и, показав на пустую тарелку, сказал адъютанту:
— Вольдемар, сделайте милость, отнесите ее, пожалуйста. А то у меня такое ощущение, что она воняет.
— Слушаюсь. — Вольдемар осторожно взялся за край тарелки, как будто она и впрямь была перепачкана чем-то гадким.
— Да еще вот что, проветрите, пожалуйста, основательно мой кабинет. А то у меня такое чувство, что я нахожусь в общественной уборной.
Глава 24
Парамон сейчас размещался в тюремном замке у Бутырской заставы. Хлебал щи, что ему волокли посыльные из «Яра», и похоже было, что не тужил.
Начальник тюрьмы — благодушный крупный дядька лет пятидесяти — был необычайно горд тем, что хозяина Хитровки поместили именно в стены его учреждения, и едва ли не каждый день навещал старика в камере, чтобы поговорить с ним о странных вывертах бытия.
Парамон, как рассказывали Аристову, и сам был человеком очень словоохотливым, а потому тюремщик и вор скоро быстро отыскали общие интересы и, запершись в одиночной камере, обстоятельно и с чувством попивали водочку.