Медвежатник фарта не упустит

А потом случился первый конфуз, уже в Москве, когда Родионов с похищенной короной прибыл из Казани. Старший следователь помнил сей профессиональный прокол, будто он случился не девять лет назад, а третьего дня; и всегда, как только он вспоминал о нем, у него в крайнем неудовольствии, обиде и смущении и по сей день начинали пылать щеки и помидорно краснеть уши.

Тогда на перроне Казанского вокзала во всю мощь наяривал марши военный духовой оркестр: встречали великого князя, одного из многочисленных дядьев императора. Великий князь изволил прибывать в Первопрестольную из Нижнего Новгорода.

Первым взяли подручного и телохранителя Савелия Родионова по кличке Мамай. Однако в его вещах похищенной короны не оказалось. Савелия Родионова и его супругу намеревался арестовать сам Херувимов.

— С приездом вас, — любезно поздоровался он. — Позвольте ваш багажик?

Он кивнул бывшим с ним людям, и они в мгновение ока подхватили оба чемодана.

— И саквояжик ваш, будьте так любезны, — просто лучился доброжелательностью Херувимов.

— А санкция на досмотр наших вещей у вас имеется? — очень вежливо спросил Родионов.

— Имеется, — сахарно улыбнулся Херувимов и достал из кармана листок бумаги. — Извольте посмотреть, господин Родионов: вот разрешение, подписанное господином прокурором. Ой, — Херувимов изобразил на лице некоторый испуг, — что это? Ах, да, это же печать из прокурорской канцелярии! Вы удостоверились? Вопросы еще имеются? Ну, тогда, Савелий Николаевич, и вы, Елизавета Петровна, — он почтительно обернулся к Лизавете, — следуйте за нами.

В это время вспыхнула магнитная вспышка. Херувимов зажмурился и прошипел:

— Уберите этого.

Два человека в штатском тотчас бросились к длинному худому еврею с фотографическим аппаратом и треногой, собирающемуся сделать еще один снимок.

— Ви что дзелаете? Я — свободный художник! Ви грубейшим образом попираете мои гражданские права! Значит, вот ви как обрасчаетесь с приезжими гостями?! — завопил на весь перрон еврей. — Художника обидеть всякий может…

Фотограф, которого агенты Херувимова буквально уносили с перрона на руках, брызгал слюной, неистово брыкался и размахивал непомерно длинными руками, пытаясь отобрать у одного из агентов деревянную треногу.

Старший следователь Казанской Губернской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем товарищ Херувимов ухмыльнулся и произнес вслух, не отрывая взор от окна:

— А ведь сей «свободный художник» был, верно, не кем иным, как еще одним подручным Родионова. И похищенная из банка в Казани икона императрицы, скорее всего, находилась именно у него. А мы, не обыскав, вытолкали его с перрона…

Когда агенты отнесли прочь свободного художника и вернулись, Херувимов, глядя на супружескую пару, довольно произнес:

— Следуйте за мной.

Родионов и его жена переглянулись и двинулись вслед за ним. По бокам их и сзади шли агенты господина надворного советника.

С их приходом в кабинете начальника станции сразу стало неуютно и тесно.

— У этого ничего нет, — доложил Херувимову один из тех плотных мужчин, что брали подручного медвежатника Мамая. — Будем отпускать?

— Ни в коем случае, — бросил тогда на него недовольный взгляд надворный советник. — Покуда мы будем производить досмотр вещей господина и госпожи Родионовых, он останется здесь. Господин Шакиров был с ними в Казани и, надо полагать, принимал участие в ограблении банка, совершенном господином Родионовым.

— О каком ограблении вы говорите? — сделал удивленные глаза вор. — Нельзя же так огульно и бездоказательно обвинять честных людей в не совершенных ими поступках. Это оскорбительно, в конце концов…

— А вот это мы сейчас проверим, — перебил его Херувимов и кивнул своим людям. — Приступайте.

Первыми были досмотрены дорожные чемоданы. Кроме белья и галантерейных вещиц госпожи Родионовой, в них ничего не оказалось. Нимало не расстроенный Херувимов попросил подать ему тогда кожаный саквояж Савелия Николаевича. Он увидел, нет, скорее почувствовал, как напряглась хорошенькая супруга Родионова. Надворный советник театрально улыбнулся и, не сводя глаз с медвежатника, медленно раскрыл саквояж. Потом Херувимов перевел взгляд на содержимое саквояжа, и улыбка сползла с его лица.

Саквояж был пуст. Ну, если не считать бутылочки о-де-колона, маникюрных ножниц и пилки для ногтей, аккуратно покоящихся в кожаных кармашках.

Херувимов с силой захлопнул саквояж и впился испепеляющим взором в Родионова:

— А где?…

— Что где? — насмешливо спросил наглый вор. — А, вы, верно, спрашиваете про мои галстуки? — Он дружелюбно и широко улыбнулся. — Знаете, я не очень люблю их носить… Как-то, простите, некомфортно себя в них чувствую. Хотя, надо признать, галстук для людей образованных и просвещенных есть вещь необходимая и обязательная. Но я, — Родионов развел в стороны руки, — люблю, чтобы мою шею ничего не стесняло…

«Удавку бы тебе на шею, чтобы так стеснила, абы вывалился язык», — подумал зло Херувимов, но, конечно, вслух не произнес. Настроение его упало — хуже не придумать. А ведь удача была так близко!