Медвежьи невесты

Как и люди, деревья бывают толстокожими, причём, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. На старых деревьях может быть два, а иногда и три слоя коры — все их надо аккуратно снять, не повредив при этом оболочки под ними.

Под ней то и гуляет весной, как кровь влюблённых, смола. Остаётся лишь сделать небольшие надрезы в форме усов и вставить в них воронки, а под них прикрепить чашки, в которые стекает драгоценный вязкий янтарь.

Нина хотела было наскоро приготовить завтрак. Но Юра возразил.

— Не надо: там сразу и позавтракаем, и пообедаем.

Наскоро поели хлеба с молоком — подкрепиться всё-таки надо. Юра прихватил со стола буханку хлеба. Путь предстоял неблизкий…

Юра выбрал себе самый отдалённый участок, в тридцати километрах от посёлка. Смола здесь текла лучше, но немногие смельчаки отваживались забираться в такую глушь. Стёжка, разделявшая участок надвое, тянулась три километра, уводя в сокровенные лесные дали и обрывалась в овраге, на просторной поляне, надежно, как тайна, спрятанной в самом сердце тайги.

Раньше крестьяне ездили сюда верхом на лошадях. Теперь — пешком, а зимой — на широких самодельных лыжах.

Издавна это место, где будто из самого воздуха, пропитанного запахом смолы и трав, рождались поверья и легенды, называлось Сенокосом.

С двух сторон поляну стерегли поросшие травой хребты, похожие на две гигантские берлоги.

Светлый ручей с песчинками, чистыми, как бесчисленные мелкие жемчужинки, делил поляну пополам. На берегу веселого маленького притока суровой реки, круглый день рассказывающего сказки деревьям на своем беспечном журчащем языке, возвышалась избушка. Прочная, с вечным фундаментом из дуба, она простояла уже века два.

От одной стены избы к другой тянулись дубовые нары. Больше в ней не было ничего, кроме маленького столика и буржуйки.

Был у Юры и участок поблизости, как он говорил «про запас» и заглядывал сюда не часто. Ни смолы, ни опасности, ни впечатлений — пустая трата времени, короче…

— Отчаянный ты человек, Юрка, — удивлялся Юра Голичанин. — Знаешь какая слава о той избушке идет?

Юра Голичанин избушку эту никогда не видел сам, его участок находился недалеко от поселка, но много слышал о ней.

Вечером он подолгу курил старую трубку и рассказывал постояльцам то, что слышал от отца и деда.

Мимо плыли над тайгой облака, и проносились от истока к устью холодные воды Усолки.

— Раньше в Нижнем жил барин, — медленно выпускал дымок Юра Голичанин. — Летом он посылал своих людей на Сенокос косить сено. Там они и оставались на ночлег. Пока не скосят траву, не высушат сено, да не сложат в стога — не возвращались.

А зимой они забирали его на санях. На телеге через ручей не проехать. Вот и приходилось ждать, когда стукнут морозы и ляжет снег. Как-то вечером работники сели за стол, разломили хлеб. И один из них уронил крошку на пол, — вкрадчиво продолжал сибиряк, провожая взглядом облака. — И вот легли они спать…

Рассказчик понизил голос, обещая неожиданную развязку.

— Вдруг ночью раздался голос. «Подними крошку», — Голичанин понизил голос, пытаясь передать интонации и тембр невидимого ночного гостя. — Работники испугались. Но каждый решил, что это ему почудилось, и никто не шелохнулся. Тогда в темноте снова раздался голос «Подними крошку», — повторил Голичанин с теми же интонациями. — Мужики зажгли лучину, отыскали на полу крошку, и бежать.

Юра слушал своего тёзку и усмехался одними глазами. Голичанин рассказывал с такой верой в истории, которые передавали в Нижнем из поколения в поколение, что Юре не хотелось обижать его своим недоверием.

— Это мне дед мой рассказывал, — заметил Голичанин усмешку, скрытую в морщинах возле глаз у приезжего.

В этом Юра как раз-таки не сомневался.

Но мало ли… Может, кто-то из этих же мужиков и решил подшутить над остальными. А иначе… откуда взяться человеческому голосу в такой непролазной глуши?

Но вслух Юра только небрежно заметил:

— Медведи в тайге страшнее голосов.

Юра Голичанин снова неспеша выпустил к облакам струйку дыма и неторопливо продолжал.

— Любят и мишки заглядывать на Сенокос. Это всем давно известно.

Историй в запасе у Юры Голичанина было, как у правнучки купчихи серёг и бус в сундуке, доставшемся от прабабушки.

Хватит на много-много долгих вечеров.

Когда речь зашла о медведях, Нина невольно крепче прижалась к сильному плечу мужа. Косолапые хозяева тайги, которых Голичанин так ласково величает мишками, пугали её гораздо больше, чем голоса в той самой избушке, где им предстояло провести ни один вечер.

Голичанин же с детства знал повадки медведей и умело избегал встречи с ними в лесу.

Но не всем так везло…

— Был у нас в Нижнем один старик, — вздохнул и посмотрел на небо Голичанин. — Накосил он как-то два стога на той поляне. Так бы он и забыл о них до самой зимы, да только пошёл дождь. И дёрнул же его, старика этого, уж не помню, как его звали, нечистый, — наморщил лоб сибиряк, — пойти посмотреть, не горят ли стога.

— А почему они должны были загореться после дождя? — не поняла Нина.