Члены комиссии стали ощупывать его бицепсы и трицепсы, его икры и ляжки и, судя по всему, результатами обследования остались довольны.
— Садитесь, Смайлс!
Председатель комиссии отечески поглядел на кандидата.
— Расскажите, какими видами спорта вы занимались прежде чем прийти к нам?
— Бегом.
— Еще.
— Бегом на коньках.
— Еще.
— Бегом на лыжах.
— Послушайте, Смайлс, а чем-нибудь более существенным, чем бег, вам не приходилось заниматься?
— Почему же! Занимался боксом.
— Боксом?! Отлично! Алло! Пригласите сюда Гаррисона. Здорово, Дик! Надень-ка перчатки. И вы тоже, Смайлс. Так! Вы оба, кажется, одной весовой категории. Если тебе не трудно, Дик, пощекочи немного мистера Смайлса. А мы поглядим, что он умеет… Так! Отлично! Брек! Брек! Продолжим. Молодец, Смайлс! Отлично, Смайлс! Прекрасно!! Эй, кто там есть! Унесите мистера Гаррисона… С боксом, Смайлс, у вас все в порядке! А не пробовали ли вы заниматься борьбой дзюдо? Пробовали! Алло! Пригласите сюда Дженкинса. Привет, Том! Побалуйтесь немного с мистером Смайлсом, а мы поглядим, на что он способен… Стоп! Стоп! Мистер Смайлс, вы же видите, что Том подает болевой сигнал!.. Отпустите его, вы ему вывихнете руки! Идите, идите, Том, пусть вам сделают массаж предплечий, руки опять начнут действовать… Поздравляю, Смайлс, вы просто находка для нашего любительского клуба. Что? Ах, вы близоруки! Плохо видите шайбу? Без очков не знаете, куда бить клюшкой. А ноги противника вы видите? Даже и шею и скулы видите. Куда же больше! При такой силе, да при таком боксерском таланте, да при таком знании приемов дзюдо — зачем вам очки. В крайнем случае бить по шайбе вместо вас будет кто-нибудь другой. Это заблуждение, что в хоккее — главное уметь бить по шайбе. Мы с вами, слава богу, не в Европе, дружок, а в Канаде! Кто там следующий, войдите!
БЕЗ ПЯТИ МИНУТ
Человека забыли
К чеховским дням в театре решили поставить «Вишневый сад».
Директор вызвал к себе молодого режиссера Надеждина и отечески похлопал его по плечу.
— В Москве впервые «Вишневый сад» поставил сам Станиславский К. С., — значительно сказал он. — В нашем городе это задание поручено вам. Идите по стопам товарища Станиславского и действуйте согласно его системе!
Режиссер рьяно взялся за работу. Вскоре были найдены «зерна» всех взаимоотношений, застольный период благополучно подходил к концу, оставалось разобрать заключительную сцену…
По сигналу режиссера помреж стал ожесточенно вертеть ключ в замочной скважине. Артист Лазурский, игравший Фирса, догадавшись, что это запирают все двери усадьбы, в которой он покинут, вяло прошамкал:
— Заперто. Уехали… Про меня забыли…
— Стоп! Стоп! — поморщился Надеждин, захлопав в ладоши. — Это никуда не годится! Поймите, Викентий Кондратьевич, ведь это не просто фраза, которую можно произнести как угодно. Этими словами Антон Павлович Чехов как бы резюмирует свое произведение. Понятно?
— Понятно! — сказал Лазурский. — Так бы сразу и сказали, что резюмирует. — И, став в позу оратора, он пробасил: — Заперто. Уехали… Про меня забыли…
Режиссер даже зажал уши.
— Давайте попробуем разобраться в чувствах Фирса, — мученически произнес он. — Фирс говорит, казалось бы, простые слова: «Про меня забыли», — а прислушайтесь! В них звучит огромная человеческая драма. Человека забыли! Понимаете, живого человека! Здесь и внутренняя горечь, и затаенная боль, и скрытое негодование…
Режиссер с надеждой посмотрел на Лазурского. Тот безразлично ковырял в зубах.
— Хорошо, — сказал Надеждин, — для вскрытия подтекста попробуем найти подходящий пример из нашей жизни. — Режиссер задумался. — Допустим, вам стало известно, что наш театр собирается ставить новую пьесу. Вы являетесь за ролью, а вам говорят, что все роли уже распределены. Что вы скажете?
— Безобразие! Хулиганство! — рявкнул Лазурский и хватил кулаком по столу так, что затрещали доски.
Надеждин схватился за голову.
— Не то! Не то! — простонал он. — Это негодование уже слишком явное. Попробуем пример не такой сильный… Представьте себе, что вы хотите войти в автобус, а кондуктор перед самым вашим носом захлопывает автоматическую дверь. Ну-ка, войдите в образ! Только, пожалуйста, оперируйте словами Чехова.
— Заперто. Уехали… Про меня забыли… — взвизгнул Лазурский.
На лице режиссера изобразилось отчаяние. Все последующие примеры из жизни, к которым он пытался прибегнуть для вскрытия подтекста, вызывали у Лазурского более или менее точные проявления гнева, затаенной боли и горечи в разрозненном виде. Объединить все это в сложную гамму человеческих чувств не удавалось.
— Вы бы попробовали по старинке, с голоса, — посоветовал старый актер, видя, как мучается Надеждин. — С голоса он скорее возьмет. Ей-богу!
Надеждина даже передернуло.
— Мы не в прежней театральной провинции! — отрезал он. — Мне государство стипендию платило не за то, чтобы я пьесы с голоса ставил!
Однако дело зашло в тупик, и пришлось объявить перерыв.
Этим воспользовался заведующий литературной частью.